Под немцами - [177]

Это внешнее подобие и тождественность практических действий обеих этих противоположных политических идеологий бросались в глаза нам на каждом шагу. Разгром группировки Штрассера и чистка неугодного Гитлеру генералитета и офицерства проводились такими же методами и даже с такой же формулировкой, как и разгром правой и левой оппозиций у нас и чистка Красной армии в 1937–1938 гг. Заявление Гитлера, что закон — это он, вполне точно соответствует официальному советскому положению, что слово Сталина — закон. В Германии присуждали тысячи и тысячи людей к заключению в концентрационных лагерях или к смертной казни, исходя из так называемого «здорового народного чувства», а в Советском Союзе это же самое делали на основании «революционной совести».

Таких примеров можно привести сколько угодно, но и сказанного уже достаточно, чтобы вывести определенные заключения. Написав на своих знаменах лозунг борьбы против большевизма и ведя войну против советской власти, германский национал-социализм в своих практических мероприятиях шел по пути, проложенному советской властью, и копировал все методы и приемы большевизма, хотя и делал это на свой, прусский, манер. Парадоксальность и особенная нелепость положения заключались в том, что национал-социализм в процессе войны против Советского Союза проходил все те этапы развития и воспринимал те методы большевизма, от которых сама советская власть начала постепенно отказываться. В результате, к концу войны гитлеровский режим оказался во многих отношениях более «советизированным», чем была к тому времени сама советская власть, и идеологические причины войны, о которых так много кричали Гитлер и Геббельс, становились совершенно беспочвенными и непонятными.

Таково было впечатление всех советских граждан, с которыми мне приходилось сталкиваться. И повторяю еще раз, что речь идет о практических мероприятиях национал-социализма, его ежедневной практике, методах работы и структурных особенностях, а также о чисто практических тенденциях его развития. Но, как уже говорилось выше, в этой системе практика всецело доминировала над теорией, тем более что многие целевые установки национал-социализма держались в строгом секрете его вождями и были совершенно не известны не только иностранцам, но даже рядовым членам партии и большинству немцев. Совокупность этих обстоятельств чрезвычайно облегчила в свое время Гитлеру привлечение в ряды его партии многочисленных коммунистов и социал-демократов, но она также способствовала после войны обратному переходу, быстрому росту Коммунистической партии и легкому внедрению советской системы в Германии. Этот процесс совершается тем легче, что для многих сотен и тысяч и даже миллионов людей он не связан с ломкой ставших для них привычными практических сторон их политической жизни.

Не менее интересно также, как средний немец и в том числе рядовой член национал-социалистической партии и даже эсэсовец воспринимал советскую действительность и практическую сторону большевизма. Советские газеты писали, что немцы были поражены изобилием советской страны, ее высокой культурой, зажиточностью советских граждан и образцовым порядком социалистического хозяйства. Талантливая ложь Ильи Эренбурга, описывающего блестящим стилем и со свойственным ему мастерством, как немцы набросились в Советском Союзе на невиданные в голодной Германии куриц, яйца и масло, обошла весь мир. Германские газеты наоборот, писали о грязи, голоде и потрясающей нищете советских граждан и не жалели при этом самых мрачных красок. Истина, как и во всех остальных случаях, была где-то посередине и не совпадала ни с советской, ни с немецкой версией.

Первое впечатление немцев от жизни в Советском Союзе было действительно ужасным. В деревнях полуразвалившиеся избы с прогнившими соломенными крышами, убогое колхозное хозяйство, мелкий и худой скот, оборванные крестьяне и наши ужасные дороги с бесчисленными выбоинами и лужами, в которых немецкие машины завязали до ступиц и осей, и их приходилось вытаскивать волами. В городах — голодное, грязное и оборванное население, давно не ремонтированные дома, квартиры, наполненные клопами, закопченные кухни, допотопные булыжные мостовые и тротуары, по которым невозможно ходить без риска поломать ноги. Всюду потрясающая нищета, воровство, жульничество и хамство народа, измученного долголетней и ожесточенной борьбой за существование. И все это на фоне безграничных полей великолепной, плодородной земли, могучих лесов, многоводных рек, наполненных всякой рыбой, и многочисленных заводов и фабрик. Зрелище страшное, дикое и непонятное[922].

Немцы проходили по нашей стране сотни километров, встречали десятки городов и тысячи сел и везде наблюдали одну и ту же картину. Постепенно первое впечатление сглаживалось, и на смену ему приходили обобщения и логические выводы. Большинство искало объяснения непонятных картин незнакомой и чуждой страны, и вполне естественно напрашивалось сравнение со своей родиной, оставленной далеко на Западе. Это было не только естественно, но и приятно для национального самолюбия. По сравнению с Советским Союзом Германия казалась раем земным и ее национал-социалистические порядки — идеалом государственного устройства. Но проходили недели и месяцы, и чужая страна становилась более понятной и привычной. Картины нищеты перестали удивлять, и среди местного населения появлялись знакомые и даже друзья. Долгие разговоры с ними, а также между собой постепенно открывали завесу и связывали первые отрывочные впечатления в одну общую, цельную картину, название которой — Советский Союз.