Под небом Африки моей - [13]
Герман открыл глаза. Они были неожиданно ясные, бодрые, абсолютно вменяемые.
– А-а-а! ты думал, я тоже – такая?! – заорал он на меня со злорадной ухмылкой. – Что можно забы-ы-ыть (меня-а-а?!) – И что брошусь (моля и рыдая!!) – под копыта гнедого коня-а-а?! Или стану просить у знахарок в наговорной воде корешо-о-ок?! Иль пришлю тебе стрррра-а-а-ашшшный подарок – мой заветный душистый плато-о-ок?! – он строчил, как пулемет, уверенно, самозабвенно – и никакая сила на свете, казалось, не могла бы его заткнуть (Троцкий на митинге – подумалось мне). – Да поддддохни!! Ни стоном, ни взглядом окаянной души не косну-у-усь!! Но клянусь тебе а-а-а-ангельским садом – и здорррровьем своим я кляну-у-усь, и ночей наших пламенных чадом – я к тебббе никогда-а-а!!! не верну-у-усь!!!
– Гера, – взмолился я. – Надо бы Ваньку…
– А почему она ребенком ихним клянется? – агрессивно прищурился Герман. – Нехорошо-о-о-с!..
– Каким ребенком?..
– Ну, чадом этим… Ишь ты: «и ночей наших пламенным чадом»… Зачала чадо – чтоб им потом, стерва, клясться! Ведь кошке же ясно, что приползет к мужику как миленькая! Причем в ближайшие пять минут!..
– Да не «ночей наших пламенным чадом», а «ночей наших пламенных чадом»…
– Какая, на хрен, разница? Сам же слышишь, Маза, что нехорошо. Не-хо-ро-шо-с!..
Отчеканив последнее слово, Герман рухнул замертво. Ни тычки, ни толчки на него уже не действовали.
– Герман, господи… о чем мы тут говорим?.. – захныкал я сам для себя. – Это Ваньке, Ваньке нехорошо!
Пришлось приблизиться к Ваньке одному.
– А?!! – он с ужасом взглянул вверх.
Ну да: в темноте над ним нависли белые-белые зубы – и два больших белых глазных яблока. Могу себе представить…
– А-а-а-а!!.. – с нарастающим ужасом взвыл Ванька – и закрыл голову руками…
Я отошел, лег на диван.
– М’за, ты?! – вдруг сообразил Ванька. – А че зд’сь темно, к’к у негра в заднице?..
Тут, видно, до него дошло кое-что еще. Цепляясь за стенку, он криво вскарабкался с сумки. Стал шарить по стене… чего-то ища… не нашел…
– Все н’рмально… – Ванька попытался натянуть фиолетовые семейные трусы, при этом чуть подпрыгивая на одной ножке. – Все н’рмально… Все будет н’р-маль-но…
Но семейные трусы не натягивались: каким-то образом обе тощие Ванькины ноги, тоже фиолетовые, попали в одну и ту же штанину… Эту неожиданную шараду разрешить Ванька был уже не в состоянии… Ванькин уд, удлиненный жарой и спровоцированный подскоками, глумливым хоботком мотался туда-сюда – притом с амплитудой, явно смущавшей его обладателя…
– Маза, – вдруг отчетливо сказал Ванька. – Я умираю…
– Все там будем, – неоригинально отозвался я.
– А вот пи.деть, Маза, не надо. – Ванька любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.
Когда он наконец уполз, до меня постепенно начала доходить причина невольного Ванькиного самопосрамления. Причина эта была сугубо технического свойства. Смещение первоначальной дислокации (спальное место, оказавшееся в другой комнате) – смещение, которое не уловила навигационная Ванькина система, неизбежно привело к автоматическому смещению точки назначения… То есть Ванька прилежно двигался к традиционной точке своего ночного назначения (сортир), неукоснительно следуя указаниям автопилота. Однако вследствие изменения точки старта, при строгом соблюдении той же самой траектории, точкой посадки оказался не унитаз (я теперь понимаю, что Ванька нашаривал на комнатной стене ручку слива) – точкой посадки оказался не унитаз, а моя сумка.
Если винить кого-либо в этой ситуации, то, я полагаю, исключительно и всецело Германа.
«И вот наступило утро, но все еще длилась ночь…» Говоря конкретней, утро наступило часа через два, потому что встал Иван.
– Худжамбо? (Как дела?) – бодро-пребодро обратился он ко мне на суахили.
– Акунта матата. (Превосходно.)
– Ты, Мазай, это… Я тут вчера… в смысле, сегодня… ты уж это… Вставай, пидарас!! (Герману) – Сейчас мы с Мазаем навеки брататься будем… – Вставай, я сказал, колода долбаная!
Он пнул братца в бок, нырнул под мой диван – и выволок оттуда странную штуковину. Это был чемодан. Полагаю, он знавал Первую мировую войну. А может, и революцию. В таких швейцарских кофрах борцы за народную волю, как я уяснил из русских же фильмов, прятали бомбы, револьверы, члененые трупы и прокламации.
– Маза, слушай: тут у меня самое ценное. Самое-самое ценное для меня, понимаешь? Моя проза и мои стихи, начиная с шести лет. Ты понял, Маза, что хранится в этом архиве?! – с этими словами он наклонился и откинул ветхую крышку. – Ссы на это!! Ты слышишь, брат?! Я сказал – ссы!!!
Далее мне пришлось отчаянно бороться с двумя братьями сразу, которые пытались насильственно стянуть с меня трусы; сопротивляться мне было тем более тяжело, что мой мочевой пузырь на тот момент пребывал в крайне переполненном состоянии – и готов был взорваться – или безвольно опорожниться на благородно-смуглые, винтажного вида Ванькины манускрипты – ибо ладонь то Ваньки, то его братца – во время наших жестоких барахтаний – упрямо пыталась схватить мой беззащитный отросток, чтобы направить его возможную струю именно туда.
(Сейчас, через двадцать лет, мне весьма интересно, как эта сцена выглядела со стороны.)
«Как большинство бесхарактерных людей, то есть как большинство людей вообще, я легко удовлетворялся первым, что шло в руки, само запрыгивало в рот или юркало в недра моего гульфика. При этом мне без каких-либо усилий удавалось внушать не только знакомым, но даже себе самому, что нет, напротив, все эти, с позволения сказать, деликатесы проходят мой самый серьезный, придирчивый, если не сказать капризно-прихотливый, отбор. В итоге, хлебая тепловатое пойло из общеказарменного корыта, я пребывал в полной уверенности, что дегустирую тончайшие произведения искусства, созданные виртуозами французской кухни», – так описывает меню своей жизни герой романа «Ланч».
«Любимый, я всю мою жизнь, оказывается, сначала – летела к тебе, потом приземлилась и бежала к тебе, потом устала и шла к тебе, потом обессилела и ползла к тебе, а теперь, на последнем вдохе, – тянусь к тебе кончиками пальцев. Но где мне взять силы – преодолеть эту последнюю четверть дюйма?» Это так и не отправленное письмо, написанное героиней Марины Палей, – наверное, самое сильное на сегодняшний день признание в любви.Повесть «Кабирия с Обводного канала» была впервые издана в журнале «Новый мир» в 1991 году и сразу же сделала ее автора знаменитым.
Палей Марина Анатольевна родилась в Ленинграде. В 1978 году закончила Ленинградский медицинский институт, работала врачом. В 1991 году закончила Литературный институт. Прозаик, переводчик, критик. Автор книг “Отделение пропащих” (М., 1991), “Месторождение ветра” (СПб., 1998), “Long Distance, или Славянский акцент” (М., 2000), “Ланч” (СПб., 2000). Постоянный автор “Нового мира”. С 1995 года живет в Нидерландах.
Об авторе:Прозаик, переводчик, сценарист. Родилась в Ленинграде, закончила медицинский институт, работала врачом. В 1991 году с отличием закончила Литературный институт. Печатается с 1987 года. Автор девяти книг. Переведена на двенадцать языков. Финалист премий Букера (2000, роман “Ланч”), И. П. Белкина (2005, повесть “Хутор”), “Большая книга” (2006, роман “Клеменс”). Выступает в жанре one-person-show, соединяя свою лирику, фотографию и дизайн с классической и современной музыкой. С 1995 года живёт в Нидерландах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».