Под маской объективности - [18]
На страницах «Нью-Йорк таймс» не было недостатка в громких, звучных фразах для оправдания политики правящего класса. Броские, набранные жирным шрифтом заголовки кричали прямо с первых полос: «Увеличить помощь Сайгону», «Голдуотер настаивает на более жёсткой политике в отношении Вьетнама», «Кхань призывает США занять более жёсткую позицию по отношению к красным», «Коммунистические террористы атаковали Сайгон», и так длительное время из номера в номер.
Поскольку каждый, отдельно взятый экземпляр буржуазной газеты или журнала представляет собой, по ленинскому выражению, «склад разнообразных воззрений»[53], то для того, чтобы дать чёткую характеристику редакционной политики периодического издания, нужно проанализировать его материалы за какой-то определённый отрезок времени. В этом случае из груды многих, порой противоречивых высказываний ясно проступает основная линия, которой следует данное издание.
Какая же картина сложится, если полностью охватить все публикации о войне США во Вьетнаме, помещённые на страницах «Нью-Йорк таймс» в августе 1964 г.? Именно тогда произошли те события в Тонкинском заливе, которые американская администрация использовала как предлог для интервенции. Тогда же конгресс Соединённых Штатов одобрил резолюцию, предоставившую президенту широкие полномочия для развязывания войны в Юго-Восточной Азии.
Итак, август 1964 г. В это время в 31-м номере «Нью-Йорк таймс», насчитывавшем, как уже говорилось, несколько десятков страниц в будние дни и сотни страниц по воскресеньям, вьетнамской проблеме было посвящено ни много ни мало – 377 материалов. В среднем – более 12 выступлений в день. Значит, газета придавала большое значение событиям, происходившим за многие тысячи миль от Соединённых Штатов. Публикаций, в которых газета впрямую солидаризировалась с курсом американского правительства во Вьетнаме, насчитывалось 142, что составляло 37,7% от общего числа. Среди них преобладали крупные статьи аналитического характера (98), 27 информационных сообщений, а также 17 редакционных статей. Но ни в одной редакционной статье «Нью-Йорк таймс» не выступила против эскалации войны США в Юго-Восточной Азии. Поскольку в этих статьях открыто выражается точка зрения редакторов и владельцев газеты по вопросам внешней и внутренней политики, то это наглядно доказывает, что в этот период они не испытывали никаких сомнений и колебаний в отношении войны во Вьетнаме.
Большое место (порядка 210, или 55,7%) занимали в газете материалы, в которых она подробно описывала положение в Индокитае, сообщала читателям о ходе боевых действий, о потерях противника, не сопровождая это никакими комментариями и не высказывая своей точки зрения. Помещая их на своих страницах, «Нью-Йорк таймс» стремилась выполнить одну из своих основных задач – информировать правящий класс о положении в этом районе мира. Кроме того, их публикация позволяла газете продемонстрировать свою «объективность», на которую она всегда пытается претендовать.
Вместе с тем то, как подавала «Нью-Йорк таймс» критические по отношению к вьетнамской политике США материалы, свидетельствует о полном отсутствии объективности. Прежде всего обращает на себя внимание их незначительное количество – 25 из 377, т. е. 6,6%. Большей частью это были информации в несколько строк, затерявшиеся между рекламой где-то в середине газеты. Как правило, в них кратко излагались высказывания политических деятелей зарубежных стран, осуждавших политику США в Юго-Восточной Азии. Они почти никогда не выносились на первую полосу, не выделялись броскими заголовками и легко могли остаться не замеченными читателем.
Ни в одном материале, опубликованном в это время, газета не призывала от своего имени к прекращению войны США в Юго-Восточной Азии и не выступала против отправки американских войск во Вьетнам.
«„Свободная“ пресса США рьяно поддерживала авантюру американских правящих кругов в Индокитае… Эскалация войны долгое время сопровождалась и эскалацией милитаристской пропаганды в печати»[54].
В период с 1964 по 1966 г. «Нью-Йорк таймс», оправдывая усилия своего правительства, заявляла, что
«обязательства США во Вьетнаме заключаются в укреплении антикоммунистических сил как в военном, так и в политическом отношении»[55].
Разумеется, «Нью-Йорк таймс» не была одинока в своих антикоммунистических устремлениях. Подобного же взгляда на глобальные цели американского империализма придерживалась вся буржуазная пресса США. Так, например, печатный орган Уолл-стрита заявлял:
«Мы просто не можем позволить, чтобы страна за страной… захватывались коммунистами… Единственный язык, который лидеры коммунистов понимают, – это язык силы… Необходимость в твёрдости вплоть до балансирования на грани войны или готовности пойти на риск конфронтации держав столь очевидна, что трудно понять, почему этот урок не усвоен»[56].
Настроения такого рода, господствовавшие среди определённой части американского общества и поддерживаемые буржуазной печатью, радио и телевидением, во многом облегчили Джонсону начало военных действий против ДРВ. На них рассчитывало правительство США, заготавливая необходимые планы, вернее, «сценарии» развязывания войны. В «сценариях» было учтено всё, даже тоннаж бомб и число самолётов, которые должны сбросить их на намеченные цели.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.