Под маской альтер-эго - [35]

Ди заворочался в койке сильнее, глаза его, было затуманившиеся, блеснули злобой.

Доктор Уизерспун перестал улыбаться. Он поднялся со стула, наклонился, поймал взгляд жёлтых, с красными прожилками глаз Пратчета и заговорил, быстро, но четко и громко:

– Ты, Ди, умрёшь через пару минут. А я хочу рассказать тебе правду. Нет никакого геронтологического конфликта. Я придумал этот синдром. Главное знать, что колоть и какие таблетки скармливать пациентам. Иногда замечательные лекарства дают очень интересный совместный эффект. И мне верят. Пациенты верят, коллеги верят, потому что я светоч, я пишу монографии и защищаю диссертации. А случаев СНС пока ещё слишком мало, чтобы сделать какие-то выводы. Вас, бессмертных, и без того не так уж и много. Да, Ди, я властен над твоим диагнозом и над твоей жизнью. Ты мог бы прожить ещё пару сотен лет, а может, и больше. Но я так не захотел. Ты будешь одной из известных жертв СНС – миллиардер в самом расцвете сил сгорел от страшного синдрома. И боссы из медицинских и фармакологических компаний поверят в эту болезнь, даже если не удастся её доказать в независимых исследованиях. Потому что боссы эти – тоже бессмертные, и они испугаются – они уже боятся, Ди. Я изобрету лекарство, которое станет обязательным для приёма всем бессмертным, я заработаю миллиарды, Ди, и смогу себе пересадить что-то ещё, кроме печени. И буду жить долго, без синдрома Уизерспуна и прочей ерунды. Наверное, я сумасшедший ублюдок, но я слишком хорошо знаю бессмертных, чтобы относиться к вам по-человечески.

Доктор Уизерспун, выдохшись, откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул и взглянул на Пратчета.

Ди Пратчет был мёртв, и лицо его искривилось страшной маской. Бессмертный ушёл из жизни в муках. Уизерспун чертыхнулся, руками выправил черты лица, пока они не закоченели, и нажал кнопку активации робота-медсестры. Нужно было зафиксировать смерть.

Утр(о) Показания

Лучшее, чем можно занять себя в плохую погоду, – это сидеть перед горящим камином, неспешно потягивая коньяк и читая хорошую книгу. За окном барабанит дождь, в углу комнаты бормочет видеоэкран, передавая последние новости, и только клочок бумаги, белеющий на тумбочке, мешает полностью погрузиться в ощущение уюта и покоя.

Телеграмму принесли в полдень, когда я, как обычно, обедал в ресторации «Чёрный Мельник». Пусть и не самой фешенебельной, даже по местным меркам, но с отличной кухней, что для меня значило куда больше.

– Вам письмо! – взволнованно воскликнула фрау Эльзе, встречая меня у порога пансиона.

– Письмо?

– Да! Посыльный сказал, что отдаст его только вам в руки, лично! – она опасливо посмотрела на меня, и я буквально увидел, как из достойного и выгодного постояльца превращаюсь в авантюриста, ведь кому, кроме авантюриста, могут приходить секретные письма, которые нельзя доверить порядочной женщине, хозяйке пансиона!

Сочувственно подмигнув молоденькому пареньку, мнущемуся в углу и явно выдержавшему несколько атак неукротимо любопытной фрау Эльзе, я быстро расписался и, к её большому разочарованию, не распечатывая, сунул бумагу в карман.

– Семейные дела, – пояснил я хозяйке, улыбнулся и поднялся в свой номер.

На Бергарден я прилетел год назад, выйдя в отставку. Ни начальство, ни сослуживцев в известность о своём нынешнем местонахождении не ставил, а родственников у меня уже чёрт знает сколько лет не было. Так что и писать мне было некому. Однако на телеграмме стояло «Рику Лаверграу, лично».

Пожав плечами, я бросил телеграмму на тумбочку и занялся повседневными делами. Ни к чему портить себе настроение до времени.

Чем может себя занимать мужчина в самом расцвете сил, имеющий массу свободного времени и не имеющий особых финансовых затруднений? (Во всяком случае, на Бергардене, где на выплаты от военного ведомства можно вполне достойно прожить.) Конечно, спортом (с шести утра и до завтрака), самообразованием (библиотека и инфотерминал с половины одиннадцатого и до обеда), хобби (с четырнадцати ноль-ноль и до вечера) и личной жизнью (непринуждённое и ни к чему не обязывающее общение в соцхабене, после ужина).

Сейчас как раз было без десяти минут два – время хобби. Поэтому, небрежно бросив телеграмму на тумбочку, я повернулся к подоконнику, где бодро топорщил хвою мой домашний любимец – Герман. Герман был бонсаем. Я обнаружил его полузасохшим и скорчившимся в углу сада. Хозяйка давно махнула на него рукой – некогда дорогое и ценное растение, привезённое аж с самой Земли, упорно не хотело приживаться, всячески отвергая заботы, которыми поначалу окружила его фрау Эльзе. Чем больше она о нём заботилась, тем сильнее он хирел и чах.

– Да на что оно вам сдалось? Давайте я лучше вам «венерины волосы» в горшок пересажу. А этот сморчок выкорчевать да выкинуть давно пора. Только вид портит!

От «венериных волос» я вежливо отказался, и тем же вечером Герман занял своё место на моём подоконнике. Как показало время, с выбором я не ошибся. Larix dahurica, как по-научному именовался мой друг, был невероятно привередлив, обладал скверным характером, и возня с ним занимала у меня уйму времени. Поначалу он всё норовил сдохнуть, и только мои познания в биологии, ангельское терпение и неутомимость не дали ему осуществить это намерение. За изучением материала по теме, поиском подходящей почвы и нужного освещения время летело незаметно. Таким образом, день мой был наполнен, и ночью снились мне не кошмары, а сады, лиственницы и минеральные подкормки. Глядя на ожившего и зазеленевшего Германа, я стал даже подумывать о вступлении в Общество Любителей Комнатных Растений, но, поразмыслив, вынужден был признать, что до такой степени ещё не социализировался. Всё-таки пятнадцать лет службы в Отряде Умиротворения даром не проходят.