Под крыльями — ночь - [50]

Для того чтобы избавиться от выхлопных вспышек, сконструировали специальные глушители — короткие трубы с пакетом сеток внутри. Выглядели они очень невзрачно, на света не пропускали. Их надо было испытать на самолетах в боевых условиях. Испытания показали, что глушители заметно скрадывают мощность мотора, и летчики отказались от них. Решили, что лучше усилить бдительность всего экипажа в воздухе, нежели поступиться мощностью моторов. Она нам очень дорога, особенно на взлете…

Над родным домом

После Октябрьских праздников мы снова перелетели на другой аэродром, имея задачей взаимодействие с наземными войсками Сталинградского фронта. Начались налеты на аэродромы противника и железнодорожные магистрали.

Район действия простирался до реки Айдар, где в 25 километрах западнее Старобельска находится мое родное село, в котором остались отец, сестры, родственники. Как они там, живы ли? Взглянуть хотя бы одним глазом…

Пролетая однажды над железнодорожным перегоном Морозовская — Лихая, я сказал Рогозину:

— А ведь мы сейчас почти на моей родине.

— Ты здесь родился?

— Да, немного западнее есть такое село — Булгаковка.

— Давай пройдем, посмотрим.

Ночь ясная, лунная, задание выполнено, повторного вылета в эту ночь не планировалось, и я решил свернуть немного. С высоты 500 метров всё видно, как днем. Шли мы вдоль левого берега Донца. Вскоре показались знакомые с детства места — светлые залысины Меловых гор. А вот и река Боровая. Слева Крутой Яр, где я водил лошадей в ночное. Наконец, родное село. У дома отца стоят великаны-тополи.

Я провел самолет на бреющем полете над самым домом. Всё как будто на месте, ничего не изменилось. Жаль, что никто меня не видит в этот глухой полночный час, спят мои родные и не знают, что я был рядом. Сделав круг над селом и мысленно пожелав всем спокойной ночи, я взял курс на свой аэродром.

Много позже я узнал, что не все, оказывается, спали в родном селе в ту ночь. Осенью 1945 года я приехал погостить. Меня спросили, не я ли пролетал над селом поздней осенью 1942 года. Когда я ответил утвердительно, родные дружно заговорили:

— Мы так и знали, что это ты, так и думали. Действительно, место глухое, самолеты над селом — редкое явление, да еще на малой высоте. Нетрудно было догадаться, кому понадобилось пролететь здесь. Немцев в то время в селе не было, но всё равно событие это местные жители держали в секрете.

В середине ноября к нам прибыл новый командир полка, Герой Советского Союза полковник Балашов — четвертый за мою бытность.

Очень строгим командиром был полковник Новодранов. Строгим, но справедливым и чрезвычайно внимательным. Он не спускал ни одного нарушения, но замечал и хорошее. В полку его искренне любили, глубоко уважали и не жаловались на строгость. Уж если заслужил — получай-ка сполна по заслугам и не оправдывайся.

Когда Новодранов стал командовать дивизией, к нам пришел подполковник Микрюков. Этот с ходу натянул поводья, на разборах боевых полетов бывал грубоват. Разбор полетов превращался иногда в разнос. Так было раза три. Потом его, как видно, поправили вышестоящие товарищи, и он быстро перестроился: зря уже не придирался, голоса не повышал, руководил по-деловому. Естественно, отношение к нему изменилось к лучшему, командира полка стали не столько бояться, сколько уважать.

Новодранов и Микрюков погибли. Вечная им память!

Третьим командиром полка был Тихонов. Первоклассный летчик, он сам часто летал на боевые задания, много внимания уделял боевой подготовке молодых экипажей, почти всё время находился на аэродроме. Однако, увлеченный летной работой, Тихонов упускал некоторые другие стороны жизни полка, множество вспомогательных дел, связанных с внутренним распорядком, с бытом личного состава.

И вот — полковник Балашов. Как он поведет себя?

Новый командир полка вошел в русло боевой деятельности как-то незаметно, естественно. Чувствовалось, что у этого человека за плечами немалый опыт работы с людьми, руководства воинской частью.

В обыкновенной обстановке он был прост, разговаривал с подчиненными мягко, спокойно, с доброй улыбкой. Располагал к этому человеку свойственный ему легкий юмор. В деловой же обстановке тон его менялся, приказания отдавались четко, ясно, категорично. Нам он понравился.

Главное внимание Балашов сразу же уделил средствам связи. Полк и раньше был оснащен необходимой аппаратурой, но организация связи была далека от совершенства. По-настоящему никто не использовал ни ближней переговорной установки для связи с экипажами, ни пеленгаторов. Экипажи в основном водили самолеты по РПК[15]. Теперь же всё пошло по-иному. Молодые экипажи были буквально на привязи у пеленгатора, и это значительно сократило число случаев невозвращения самолетов на свой аэродром. А использование ближней радиосвязи дошло до такого совершенства, что руководитель полета управлял каждым экипажем на старте, в полете и во время посадки. Особенно хорошо это получалось, когда мы летали с прифронтовых аэродромов.

В декабре заболел мой старый, испытанный друг штурман Рогозин, и мне приходилось летать с другими штурманами. Всё это были опытные мастера своего дела, хорошие товарищи. Они прекрасно поражали цели, прекрасно ориентировались, и всё же не могли заменить мне Рогозина. Ведь «свой» штурман — это как член семьи, в которой все понимают друг друга с полуслова.