Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - [184]

Как бы то ни было, я тщеславно полагаю, что мои предсказания и советы были не хуже пророчеств профессиональных кудесников. Подобных «профессионалов» немало, и некоторые из них, славящиеся безупречно точными прогнозами, сколотили изрядное состояние. Одним из пророков, обитавших в Сикане, был лама Соонг, человек средних лет; практически он занимал положение штатного оракула, к услугам которого прибегали влиятельные китайцы провинции. Многие предсказания ламы сбылись, и его авторитет был велик, но однажды его положение подорвало то, что его сенсационное пророчество не сбылось.

Лама возвестил, что в течение предстоящего месяца японцы забросают Дацзяньлу бомбами. Это звучало правдоподобно. Столица Цинхая Синил уже подвергалась вражеским налетам, а большая часть Чэнду после ряда бомбардировок превратилась в развалины. Между тем прошел месяц, другой, третий, воздушные тревоги следовали одна за другой, но ни один самолет так и не показался над городом. Война закончилась без единого обстрела.

Лама отрицал, что предсказывал хотя бы одну бомбежку, заявляя, что на сей счет ходили пустые слухи, но немало людей утверждали, что такой прогноз был сделан в присутствии свидетелей. Начались ожесточенные споры между сторонниками ламы и теми, кто над ним смеялся.

И тут случился один из тех страшных пожаров, что часто происходят в Дацзяньлу.

На сей раз загорелся дом ламы Соонга. Предсказатель взял свое монашеское одеяние, развернул его перед приближавшимся пламенем, подобно святым и тибетским волшебникам, о подвигах которых повествуют предания, и бросил в огонь, произнося при этом магические заклинания. Увы! В то время как в сказках пламя тотчас же гаснет от соприкосновения со священным символом духовного ордена, оно, напротив, взметнулось еще сильнее, испепеляя тонкое суконное одеяние дородного колдуна.

После этого постыдного поражения у ламы остался только один выход: бегство. Его дом стоял у склона горы, и оттуда стали поспешно выносить вещи, которые еще можно было спасти из объятого огнем дома.

К несчастью, внезапно ветер переменился, и пламя устремилось в сторону горы. Дело было зимой, сухие кусты, покрывавшие горные склоны, загорелись, и все, что было вынесено из дома и сложено в кустах, погибло.

В этом заурядном происшествии простые люди усмотрели чудо. Огонь, рассказывали горожане, вел себя как разумное существо, охотясь за тюками и сундуками, которые таскали слуги. Когда лама это понял, он велел перенести все в убежище, вырытое по его приказу на случай бомбардировок. И вот — о чудо! — все очаги пламени слились воедино, образовав большой огненный шар, и этот шар по воздуху устремился к подземному укрытию, опустился перед его входом и обратил в пепел все, что там находилось.

Как это объяснить?.. Все народы по природе своей жаждут справедливости, в то же время не делая ничего, чтобы она восторжествовала. Уничтожение имущества ламы было наказанием за его жадность, ибо, будучи богатым, он продолжал копить и дальше и не помогал беднякам.

Дом выгорел дотла, три человека, не сумевшие из него выбраться, погибли в огне, как и несколько лошадей, находившихся в конюшне.

У насмешников появился еще один повод поиздеваться над злополучным вещуном. «Почему же он не предвидел пожар и не принял соответствующих мер?» — гадали они.

Иногда из лесных дебрей Кама или безлюдных горных ущелий выходит очередной йогин[156], отшельник или представитель многочисленного племени азиатских мистиков, временно обосновавшийся в Сикане.

Эти люди не появляются ни в столице, ни даже в селениях. Они выбирают в качестве пристанища какую-нибудь пещеру или хижину, расположенную высоко в горах, вдали от населенных людьми равнин. Одни из них живут в одиночестве, другие в обществе учеников-слуг.

Дровосеки или дети, собирающие дикие плоды и овощи, натыкаются на пустынников, после чего распространяются слухи, что в том или ином месте обитает «святой человек». Посетители принимаются карабкаться по откосам с приношениями в виде денег и продуктов, рассчитывая получить взамен благословение йогина, его советы и предсказания.

Один из странствующих йогинов упорно отказывался от денег, что редко случается в этих краях. Если перед ним клали в качестве дара монеты или банкноты, он хватал их и швырял в сторону. Узнав об этом, нищие без зазрения совести стали прятаться по соседству с хижиной отшельника и искать деньги, упавшие в траву или кусты.

Другой «святой человек» поселился на небольшом плато, напротив плоскогорья, отделенного от него долиной, где я жила затворницей. Мой собрат-анахорет, очевидно, пользовался некоторой известностью, ибо на него сыпалось множество даров, и он безбедно жил, владея табуном из тридцати лошадей и мулов. Отшельник тоже при случае предсказывал будущее, но, по-видимому, пророческий дар временами ему изменял, так как он не предусмотрел, что грабители ночью угонят весь его скот. Этот йогин не достиг удивительного состояния невозмутимого спокойствия, присущего некоторым тибетским отшельникам. Он пришел в неописуемую ярость, отправил слуг в разные стороны на поиски воров, и заявил о пропаже в полицию. Напрасный труд — мулов и лошадей так и не нашли. После этого разочарованный «святой» покинул здешние края.