Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - [17]

Ныне верная помощница бережно хранит архив исследовательницы и открывает все новые грани ее творчества. Продолжают издаваться книги А. Давид-Неэль, о ней ставятся спектакли, снимаются фильмы и телепередачи. Дом в Дине стал музеем, который ежегодно посещают тысячи людей со всех уголков света; здесь же находится буддистский храм, где медитируют и совершают богослужения ламы; ежегодно проводятся дни тибетской культуры и конференции. Два визита Его Святейшества далай-ламы XIV в Самтен Дзонг (в 1982 г., во время его первого путешествия в Европу, и в 1986 г.) показывают, что лидер буддистов отдает дань уважения памяти женщины, посвятившей свою жизнь сближению восточной и западной культур. Сейчас, когда из-за китайской экспансии духовное достояние Страны снегов находится на грани исчезновения, произведения А. Давид-Неэль, досконально изучившей вековые традиции и верования Страны снегов, становятся уникальным свидетельством.

Александра Давид-Неэль оставила обширное и многогранное творческое наследие, включающее в себя почти тридцать книг, многочисленные очерки и статьи: описания путешествий, востоковедческие труды, переводы священных буддистских текстов, художественные произведения и замечательную переписку. Ни одно из ее произведений, написанных на документальной основе, в присущем автору живом и красочном стиле, не устарело и, выдержав проверку временем, остается актуальным по сей день.

Каждая из книг исследовательницы, включая философские трактаты, несет отпечаток ее личности, частицу ее души. Мы не знаем, достигла ли Александра Давид-Неэль конечной цели своего «мистического паломничества» к высшему знанию, заключенному в самом человеке и ведомому лишь посвященным, но она продолжает озарять факелом своего разума тысячи написанных ею страниц, указывая нам путь к Истине.

Нонна Панина

ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ

Предисловие

Начиная книгу о новом путешествии, я и представить себе не могла, что, когда ее рукопись попадет в Париж, во Франции будет бушевать война. Безусловно, в воздухе уже носилось неясное предчувствие беды, а после моего отъезда в декабре 1936 года грозовые тучи, преследовавшие меня в странствиях по Китаю, затянули и европейский небосклон. Но я, как и многие другие, всё еще не осознавала подлинной картины бедствия. Слишком упорно мы отрицали очевидное, отказываясь думать о последствиях новой вспышки безумия. И если ужасы Великой войны^{1} не имели себе равных в истории, грядущая катастрофа угрожала превзойти их многократно.

В такой обстановке невольно задаешься вопросом: а будут ли мои истории, рожденные «под грозовыми тучами Китая», интересны европейцам, озабоченным собственным выживанием? После долгих размышлений я пришла к заключению, что читатель все же найдет в этой книге что-то созвучное с его собственной жизнью.

Страна, где проходили мои нередко вынужденные странствия, может служить ярким и печальным примером того, к каким пагубным последствиям приводит отсутствие патриотизма. Я вовсе не собираюсь прибегать к высокопарным фразам в духе трагедий Корнеля^{2} — сегодня пафос уже не в моде. Вполне достаточно просто здраво и реалистично взглянуть на проблему, чтобы привлечь к ней внимание сограждан. И тогда, не умаляя значения патриотизма, мы вернем ему подлинный возвышающий смысл.

Я не впервые оказалась в Китае и, исколесив эту страну вдоль и поперек, основательно изучила психологию ее жителей. Примерно в 1917 году, беседуя с одним китайским ученым о Тибете, я недоумевала по поводу безразличного отношения моего собеседника к поражению Китая, в результате которого было утрачено господство над Лхасой и Центральным Тибетом. Как ни странно, в ответ я услышала нечто вроде афоризма: «Человек, у которого миллион чашек, не отчаивается, когда похищена одна из них. Китай — огромная страна. Утрата небольшой части территории почти ничего не значит для наших необъятных просторов».

После этого от «огромного Китая» были отторгнуты Монголия и Маньчжурия, а провинция Синьцзян^{3} (китайский Туркестан)^{4} обрусела и фактически стала независимой. Размеры Китая значительно сократились, «чашек» сильно поубавилось, но их хозяин продолжал сохранять полную безмятежность. Вернувшись в Пекин^{5} в 1937 году, я убедилась, что в столице и ее окрестностях усилилось японское влияние.

Несколько месяцев спустя разразилась катастрофа. Теперь уже не отдаленные провинции, а самый центр Китая, его порты и крупнейшие города находились во власти захватчиков. Мы стали свидетелями парадоксального явления: государство, в котором проживает 350 миллионов человек, позволило завоевать себя стране, население которой в пять раз меньше.

Пример Китая поучителен. Вместо того, чтобы бить тревогу при непривычных вторжениях и утратах земель, китайцы демонстрировали удивительную беспечность. Каждая провинция окружила себя частоколом благодушия, не проявляя никакого интереса к невзгодам соседей и даже, напротив, испытывая к своим собратьям чувство злорадства и недоброжелательности. Вместе с тем китайские семьи, объединенные фамильными узами в сплоченные группы, не чувствовали общности с другими столь же сплоченными родами. Такое понятие, как солидарность со всеми, проживающими в стране, оказалось китайцам совершенно неведомым.