Под гипнозом - [25]

— Как поживаете?

Неловкое молчание воцарилось, как только с представлением было покончено. Оливия быстро отогнала нас прочь и представила нас элегантному мужчине, стоящему рядом с портретом сурового предка, его взгляд остекленел от скуки. Он был одет в двубортный, темно-синий шерстяной костюм в тонкую полоску, квадратным карманом — ничего не положишь, и галстук с неким рисунком, но всё равно в сочетании смотрелось превосходно. Узел галстука был джентльменским, небольшим, плотным, завязывающимся свободным узлом, с двумя длинными концами и заломом. Очевидно, игрок в поло, любитель шампанского, городской мальчик.

Берилл что-то тихо сказала на ухо Оливии, и обе дамы извинившись, отошли. Я предположил, что они отправились в дамскую комнату. Провожая их взглядом, я наблюдал за тем как, как они удалялась.

— Так вы гипнотизер? — протянул Джейкоб Гот Свонсон, с любопытством разглядывая меня поверх края своего бокала шампанского.

— Боюсь, что так.

— Мамочка, похоже, считает вас весьма чудесным.

— Не уверен, что это её посмертное убеждение.

— Я не сомневаюсь, что вы сделаете все очень хорошо, — сказал он вкрадчиво, но промелькнувшее беспокойство в его глазах, заставило меня задаться вопросом, что если Оливия имела в нем тайного врага. — Надеюсь, вы не охотитесь? — спросил он.

— Собственно говоря, да, — но не на лис, добавил я про себя. Его губы неприятно сжались.

— Хорошо. Вы можете присоединиться к нам завтра.

— Спасибо, но сразу после завтрака мы уедем.

— Тогда возможно в следующий раз.

— Конечно, почему бы и нет.

— Так каково это — быть гипнотизером? — спросил он с самодовольным смешком.

— Я полагаю, что это мало чем отличается от продажи столетних мексиканских гособлигаций, номинированных в евро, или десятилетних швейцарских облигаций при отрицательной доходности, — сказал я тихо.

Его глаза сузились. Я только что выбил у него почву из-под ног.

— Означает ли это, что дела Оливии так плохи? — спросил он холодно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Дело Оливии сложное. И я не вправе обсуждать это с вами.

Его это внезапно позабавило.

— Значит ли это, что моя сестра помешанная?

Так он завидовал своей сводной сестре.

— Нет. Это может быть, что-то вроде: не верьте всему, что вам говорят.

Он насмешливо-презрительно расширил глаза.

— Как забавно! Загадка.

Я отказывался быть наживкой. Я холодно улыбнулся. Мне знаком такой тип людей. Он был неприятным, эгоистичным мальчишкой, и он мне не понравился, поэтому было странным, что именно он должен был мне указать на самую большую улику в разгадке тайны под названием Оливия.

— Вы думаете, она все это не выдумала? — спросил он.

— Почему вы так считаете?

— Ну, это немного беспечно потерять память два раза за всю жизнь, вам так не кажется?

Я нахмурился. — О чём вы говорите?

— Так никто вам не рассказывал? — он торжествующе презрительно усмехнулся. — В первый раз моя сестра потеряла память, когда ей было пять лет.

В моем животе чуть не сработала сигнализация.

— При каких обстоятельствах?

— Она упала с лестницы, ударилась головой, и пять лет воспоминаний полностью улетучились. Пришлось начинать с нуля. Конечно, мне известно не так уж и много. Мне было всего лишь три года, — он произнес свою речь с отстраненным, невозмутимым выражением, его рот двигался с трудом, верхняя губа была очень жесткой.

Я в потрясении уставился на него. Почему мне никто об этом не сказал.

— Вы знакомы с последствиями закрытой травмы головы? — спросил он сердечно, словно спрашивал, читал ли я прогноз погоды на завтра. Я коротко кивнул.

Депрессия, искажение личности и психиатрические проблемы.

Глава 14

Марлоу

Болтовни было больше, чем я мог вынести, я взглянул в сторону и увидел приближающихся Берилл и Оливию.

— Мы будем ужинать через минуту, — сказала Оливия. — И Иване было бы интересно, не хотите ли вы сопроводить к столу леди Кэлтроп.

Я тайком проследил её взгляд — худощавая женщина за шестьдесят присела на один из диванов.

— Конечно, — согласился я, как только объявили, что ужин подан.

Я подошёл к леди Кэлтроп, и она подняла на меня бледно-серые глаза. — Вы хотите сопроводить меня к столу? — спросила она.

— Разве, что вы не против, — улыбнулся я.

Она властно подняла тонкую, с голубыми прожилками руку. Взяв её, я помог ей подняться. Она, смело глядя на меня, немного помедлила. — Так вы Американский гипнотизер?

— Да.

Она, взяв меня под локоть, и без малейшей тени смущения сказала:

— Вот и хорошо. Я побаивалась, что вы могли быть одним из тех противных американцев.

Мне нечего было на это ответить, так что мы под руку проследовали ужинать. Парадная столовая была именно такой, какой и следовало быть Парадной зале: смесовые, клубничных тонов обои семнадцатого века, росписи на потолке, обеденный стол, тянувшийся от одного конца комнаты до другого, массивные люстры, тяжелые позолоченные зеркала, картины музейных размеров и потрясающий резной мраморный камин. Мы, на фоне цветов и канделябров, заняли свои места.

Я, взглянув на официанта, кивнул ему. Он тотчас вернулся с моей американской порцией виски.

Леди Кэлтроп сидела слева от меня, и это означало, что я должен был говорить с ней пока не уберут первое блюдо. Не просто обмен банальностями, это больше походило на приступы боли тупой травмы со смещённым вывихом. Между переменами блюд я взглянул на Берилл, а она, приподняв брови, улыбнулась мне через стол, и я быстро понял, что она сидит рядом с человеком, который решил, что с ней вообще не может быть никакого разговора. После нескольких неудачных попыток завязать с ним беседу, бедной Берилл пришлось вылавливать свой лук-порей в масле из супа Стилтон в гнетущей тишине.