Под чужими звездами - [8]

Шрифт
Интервал

— Великолепно! Как раз требуются парни на лесопильный завод. Есть места и на Шроме. Знаете такой завод в Бруклине? Уверен, что найдете себе работу по душе.

— Я думаю. Работают же люди. Чем я хуже…

— Конечно, конечно, сэр! Такому молодцу разве откажут. Но рекомендации все же необходимы… Да, кстати. Не найдется ли у вас лишних пять-шесть монет. Понимаете, опоздала тетка с переводом. Завтра обязательно получу и возвращу с благодарностью.

Я подозрительно посмотрел на него, но все же вынул два доллара и дал ему. Он живо схватил монеты и исчез.

Постояльцы прибывали. Иные были навеселе. Свет единственной лампочки с трудом освещал нищенские одеяния постояльцев «номера».

Но ничего. Утро вечера мудренее, успокаивал я себя. Завтра найду себе жилище получше, почище. Раздевшись, я предусмотрительно запрятал под жесткую подушку кошелек, но еще долго не мог заснуть из-за шума за столом. Для постояльцев будто не существовало ночи. Лишь поздно-поздно, наконец, все угомонились. Но сон у них был беспокойный. Некоторые во сне ругались, другие тяжело, с надрывом стонали, а мой сосед по койке храпел, как взбешенный конь.

Проснулся я рано. Рассвет был холодный и серый. Сквозь разорванные тучи прорывалось жидкое солнце, и луч, скользя по неопрятным стенам «номера», казался лишним. В окно я увидел, как напротив, в подворотне, моряк зубоскалил с худой, в старом платьишке девчонкой. Молочница складывала в тележку пустые бутылки из-под молока. В мусорном ящике копошились ребятишки. В подвальную овощную лавчонку спускались женщины с корзинками, все будто бы похожие друг на друга, с усталыми опущенными плечами. Поспешно одевшись, перешагнув бродяг, спавших прямо на полу, я выбрался на улицу. В подземке, несмотря на ранний час, было много пассажиров. Иные читали газеты, другие прожевывали завтрак, неизбежный хог-догз с горячей сосиской, а большинство, как мне казалось, враждебно и тупо ожидали своей остановки, чтобы поскорей вырваться из серой мглы вагонов и туннелей на поверхность.

За Сорок второй авеню, где-то на границе пуэрториканского квартала, я наткнулся на контору найма. Свыше сотни жаждущих работы толкались возле входа. В помещении конторы народу было еще больше. И глухой шум множества голосов неясно поднимался к давно беленному потолку. По обеим сторонам вытянутой, как коридор, комнаты виднелись пока еще закрытые окошечки.

— Как насчет работы?

Человек в поношенной синей робе с десятком карманов спереди и сзади, подозрительно покосившись на меня, ответил:

— Разве таким франтам нужна работа?

— А почему бы и нет? Какой к черту я франт! Я рабочий.

— Какая у тебя профессия?

— Никакой. Хочу устроиться в гараж или на завод.

— Вот так рабочий! Долго тебе придется ждать работы. Видишь, — он насмешливо свистнул, — я слесарь, лекальщик, пятнадцать лет проработал у «Вестингауза», и то не могу найти себе места уже полгода, а ты хочешь сразу. С луны, что ли, свалился?

Я недоверчиво покачал головой. «Врет, наверное, старик. Впрочем, какой он старик, ему не больше сорока. Ну что ж, посмотрим. А работу все равно найду».

Через полчаса окошечки как по команде открылись. Все хлынули к ним. К моему удивлению, люди быстро отходили от них. Дождавшись своей очереди, я сказал клерку:

— Хочу на завод, но только поближе к центру. Видите ли, я приехал вчера…

— Хватит болтать! — прервал меня клерк. Волосы у него блестели, намазанные дешевым лосьоном. Положив перед собой какую-то анкету, он отрывисто продолжал: — На учет возьму. Твоя специальность? Где работал? И за каким дьяволом вы претесь в Нью-Йорк? И так полно безработных.

— Чернорабочие разве не требуются?

— Требуются? Шустрый парень. Ну, ладно, отвечай на вопросы. Член профсоюза? Нет? А где живешь? Не коммунист? — Он торопливо задавал мне вопросы, словно сыпал горох. Я едва успевал отвечать.

— Член какою прихода? Не понимаешь? Ну какого вероисповедания? Безбожник? Рекомендации есть?

Я подал ему удостоверение из приюта. Но клерк, сердито покачав головой, прочитал только заголовок и швырнул мне обратно.

— Эту штуку кинь собаке под хвост. Ясно?

Заполнив анкету, он мрачно поглядел на меня:

— Твой номер — три тысячи семьсот.

— Когда же можно надеяться?

— Получить работу? Э, парень! Успеется. Ты приходи ежедневно отмечаться. Может, завтра улыбнется счастье, а то и через год, а то и через два…

— Вы не шутите? Я без работы не могу.

Недоумевая, я отошел от окошка. На скамьях, просто на полу и на пороге сидели и лежали безработные.

— А ты, юнец, не падай духом, — хлопнул меня по плечу слесарь. — Давай мотанем на другую биржу. Так, значит, только из провинции? И зачем приезжаете сюда? — повторил он слова клерка.

Мы поехали с новым знакомым в Бруклин. Там тоже оказалось полно безработных. Ожидая вызова на случайную работу, одни слонялись по залу, другие спали.

Разозлившись, я вошел в бюро найма большого завода, но и здесь мне спокойно указали на дверь. Рабочие не требовались. И все же надежда не покидала меня.

— Не беда! — утешал я себя, возвращаясь в свой «отель». — Все равно найду работу. Не сегодня — так завтра или послезавтра. Пока деньги есть. Надо только экономить. И ничего не поделаешь — расстаться на время с мечтой иметь комнатку.


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.