Под черной звездой - [40]

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ КАЗЕННЫЙ ДОМ

Чтоб этот мир земной не омрачила тьма, Будь путеводною звездой, сожги себя дотла! Джами

Хлопоты, дорога и казенный дом... Как мало и как много смысла в каждом из этих слов. Впервые эти слова я услышал от ворожеи-цыганки, которая произносила их, глядя на пасьянс гадальных карт, разложенных перед собой, сидя в избе у нас за столом. Для меня они тогда мало что значили, а для моей матери, загадавшей на своего сына, моего старшего брата, говорили о многом... - Брось, товарка, еще разок-другой, может быть карты твои брешут проклятые, - просила она цыганку наивно простодушно... - Карты не брешут, голубушка, смотри сюда сама! - тыкала она обиженно пальцем на три коварные карты, выпадавшие раз за разом из колоды. Крепись, голубушка, - утешала она как могла мою мать, - пустые хлопоты, дальняя дорога, казенный дом выпадают все время сыночку твоему - в мире царит неумолимая необходимость и человек не может никаким образом изменить ход событий и свою судьбу... И точно, как в воду глядела, шельма, через некоторое время брата осудили и отправили за тысячу километров в лагерную зону Усолья. С тех пор у меня ко всякому роду гадалкам появилась какая-то суеверная неприязнь и даже крайнее опасение при встрече с ними. Как-то раз на базаре ко мне пристала одна цыганка с настойчивым желанием погадать мне на картах. Открещиваясь от ее услуг я подал ей деньги, только за то, чтобы она от меня поскорей отвязалась. Но она не брала их, говоря, что она берет гроши только за ворожбу. - Зачем мне ворожить? Что было - знаю, а что будет - тоже. Пустые хлопоты, дорога дальняя, казенный дом!.. - Только карты про все могут сказать, а человеку того не дано, красавчик, - все липла она ко мне. - Ну хорошо, хорошо, - сдался я ее уговору. - Хлопоты, дорога, казенный дом... - несколько раз повторила она, уставясь в карты. - Откуда ты знаешь об этом, касатик? Тебе что уже кто-то и без меня про то нагадал? - подняв на меня глаза чернее ночи, спросила она удивленно. - Нет, никто, мы живем с тобой, сестра, сама знаешь в какой стране!.. От того-то всюду и пустые хлопоты, и дальняя дорога, и казенный дом... Плохо, что твои карты не говорят как избавиться нам от язв коммунистической заразы. - Этого никто не знает, миленький, ни дьявол и ни Бог! - Неправда твоя, женщина, - возразил я ей. - Ничто дурное в мире не совершается без козней сатаны: именно антихристы и есть сподручные и ставленники его... И одолеть нам из поможет наша вера в святое дело и Бог! - заверил я ее, давно продумывая грандиознейший план по ликвидации антинародного режима в стране. Гражданское общество к началу шестидесятых годов в СССР представляло из себя горючую смесь, готовую взорваться в любом регионе его в любое время, кабы не вооруженные силы страны, выступавшие всегда в роли жандарма и пожарного. Огромнейшая армия, могущественная, мобильная, оснащенная новейшим типом вооружения с отличной выучкой своих солдат и офицеров, сплоченная железной дисциплиной, только и могла еще на долгие годы продлить агонию прогнившей государственной системы, полностью изжившей саму себя, которая могла в случае чего даже начать и третью мировую войну, войну на самоуничтожение человечества, где бы не стало ни победителей, ни побежденных... Предпосылкой успеха разложения Советской Армии изнутри было то обстоятельство, что а начале шестидесятых годов ее ряды стали пополняться призывниками предвоенного и военного года рождения, которые резко отличались от своих предшественников и трезвостью своей мысли и раскрепощенностью своего духа, притом нисколько не уступая им физической выносливостью. Все они были дети войны, ненавидевшие войну, для которых и Сталинская победа в сорок пятом не обернулась манной небесной, а была продолжением войны - с жуткой голодухой и повальным мором, выживали из них лишь самые, самые, самые... И это было обнадеживающим фактором в реализации моей программы по части развала армии. В В ночь на тринадцатое ноября под сумрачные завывания метели в призывного пункта Кустаная я уже маршировал в большой колонне новобранцев по улицам ночного города. Придя на станцию, вся эта дикая дивизия погрузилась в вагоны и вскоре эшелон тот двинулся на запад. На всем пути следования отношение к нам было как к уголовникам, а не защитникам отечества. На всем пути следования, где военный эшелон делал свои остановки, призывников в нем встречали по обе стороны путей вооруженные отряды солдат с собаками, перекрывая все подходы и выходы. Вымуштрованные, бесстрастные истуканы в военной форме, держа автоматы на изготовку, не вступали с нами ни в какой контакт и были наготове, как и служебные их собаки, выполнить любой приказ своих командиров... По прибытию в Москву нас всех растасовали, как колоду карт, посадили в военные крытые грузовики и развезли для прохождения дальнейшей службы по частым военного округа. В части, куда я попал служить всю нашу группу отправили не месяц в карантин для прохождения курса молодого бойца. Будущие наши командиры были в общении с нами бездушно холодными роботами, изрекавшие собачьим лаем лишь одни команды. Однословные команды, выкрикиваемые время от время, заменяли им живую человеческую речь. И движения их были какие-то прямолинейно-дерганные, как у оловянных солдатиков в детских мультфильмах. Да и сама служба напоминала мне чем-то детскую игру типа "всесоюзной зарницы", где каждый мнил себя, если не героем, то уж классным разведчиком точно. Во всеобщей подозрительности, шпиономании, царивших в армии, открыто прививался романтизм к войне и всякому насилию. Групповое топанье ногами по два часа уряду до обеда и после называлось строевой подготовкой. Более скучного и бесполезного занятия нельзя было себе и придумать. Свое недовольствие такому распорядку обучения я в первый же день выразил тем, что отказался от подобной муштровки, сославшись на неудобство армейской амуниции, тем самым подавая пример всем другим к непослушанию и симуляции. - Портянки сбились, и сапоги жмут, командир. Пойду-ка переобуюсь, - выйдя из строя, доложил я опешившему сержанту. И не дожидаясь разрешения присел на буствер кювета и начал переобуваться. - Рядовой Терновцев, немедленно встать! В строй! - заорал злобно на меня сержант. - По уставу не положено повышать голос на подчиненных, - напомнил я ему. Взбешенный моей неподатливостью, он круто повернулся к роте и отдал приказ: - По кругу плаца бегом, марш! Рассчитывая расправиться со мной таким не уставным приемом, воздействуя через недовольство моих сослуживцев, он долго гонял их, стоя в центре круга, описываемого оштрафованной ротой, пока люди в строю не стали, задыхаясь, роптать на него, только тогда раздалась его команда: - Разойдись! Вините барина своего, который отказался выполнять мой приказ. Отдувайтесь теперь за него сами, - прорабатывая, подбивал он против меня запыхавшихся бедолаг. И серость людская двинулась стеной на меня, возглавляемая бывшим комсоргом Соколово-Сарбайского рудника, прозванного за свой рост ходячей стропилиной. Подойдя ко мне, облакоченно лежащему на земле, он пнул по каблуку моего сапога, трусливо задираясь: - Ты чего тут разлегся, скажи? - вдруг осмелясь, повысил он голос. - Долго ли нам еще за тебя отдуваться перед сержантом, козел безрогий? - обрушился он на меня. - Долго, если вы будете все ослами безмозглыми, - отпарировал я. - А кто же за нас отечеству и родине служить будет, если все как ты отлынивать станут. - Служить бы рад - прислуживаться тошно, - а разозлясь, пригрозил ему, отойди от меня, Сатана, ибо сказано годе-то в Писании: Господу Богу твоему покланяйся и одному ему служи!.. Не надоедай мне, паскудный хлюст, пока я не обратил тебя в земляного червяка... Канай, канай, отсюдова по добру, по здорову шестерить к своему сержанту, скоколовско-сарбайский червяк, видно ты и вправду один такой закомплексованный их гнилой идеологией, нашелся среди нас - поддержал меня бывший целинник из Ростова, Васька Пожидаев. - В семье не без урода, - вставил я. - Получишь пару нарядов в неочередь по другому запоешь, - припугнул он, желая выслужиться. - Ты мне тоску не пророчь, комсомол, презерватив комунистический! - Ты че обзываешься, гнида? По шее получить хочешь! Так за мной не заржавеет... Посмотри, какой ты и какой я. Ты и ростом не вышел и в плечах не широк: глядеть не на что - малявка, а такой заносчивый! На помощь друзей надеешься?.. - Безмозглый чурбан, жирафа долговязая, не нужна мне ничья помощь. До бороды достану, мне и самому делать нечего, чтобы с тобой разобраться. Десять лет постоянных тренировок на выживание, понимаешь ли ты, десять лет то острожничал я, то бродяжил. И быка сшибить одним ударом - обучен, если буду вынужден защищаться. Хочешь на себе это испробовать, герой, - тогда нападай, - встал я напротив на изготовку... - Я привержен мирной коммунистической идее первым не нападать, - бросил он вызубренную еще в школе фразу, трусовато озираясь... - Всякий человек того, что он приобрел заложник. Ты заложник собственной глупости, - ты веришь в идеологическую химеру. Под службой Родине, Отечеству ты понимаешь беспрекословное выполнение команды мафиозной кучки чиновников, бюрократов. А надо служить своему народу, надо чтобы им, простым людям, жилось бы от твоей службы получше, полегче, порадостней... А не каким-то там горлохватам-пузанам. - О чем, о чем это вы? - развел он руками, не понимая. - Пику схлопочешь в бок, шестерка, сразу поймешь что к чему, - угрожающе выдвинулся к нему крутой кустонаец Доля. - Парни! Оставьте его в покое, - смешался я, чтобы не переборщить чего доброго и преждевременно не угодить за решетку. Хочет раболепствовать пусть раболепствует! Еще Аристотель утверждал, что люди по натуре своей делятся на свободных и рабов от рождения, что свободный человек он и в неволе стремится к свободе, а раб он и на воле - раб!.. Все мы здесь подневольные и тем не менее не должны позволять кому бы то ни было унижать наше человеческое достоинство. Чтобы заставить уважать себя, мы должны уметь постоять за себя. Так вот, только сплотившись воедино, мы сможем противостоять всеподавляющей военной машине, где попираются наши права человека узаконенным всевластием командиров, с одной стороны, с другой старослужащими в их неуставных взаимоотношениях с молодыми. - Дурной пример заразителен! - Отчитывал нас ротный старшина на вечернем построении, - без году неделю служите, товарищ Терновцев, а что себе позволяете? Да знаете ли Вы, что за дезорганизацию в армии полагается?! устремился он ко мне. - Какая так дезорганизация? У каждого своя голова на плечах, сами так скушно и неинтересно обучаете, а потом ищете виноватых, - прострочил я, как из автомата. - Рядовой Терновцев, выйдь из строя! Я вышел. - На первый раз - два наряда вне очереди, - объявил он. - Есть, - сказал я и встал в строй. Чрезвычайное происшествие в карантинной роте всю воинскую часть, можно сказать, поставило на "уши". - Вот вам на лицо хрущевский волюнтаризм в воспитании молодежи. Даже представить себе подобного раньше никто не мог... Где это было видано, чтоб целая рота отказалась от строевой подготовки сама по себе, - не унимался командир карантинной роты Пасечник, малорослый и щуплый, но очень шустрый человек капитанского звания. - Что ли кто гипнозом на них влияет, их словно магией какой всех околдовали, - жаловался он майору из политотдела в присутствии своих командиров взводов, младших офицеров. - А ну-ка, вызовите ко мне главного зачинщика происшествия, хочу на него поближе взглянуть, ишь неуживчивый какой гусь отыскался у нас подразделении, - все более раздражался он. Войдя в кабинет, я представился бодры голосом: - Рядовой Терновцев по вашему приказанию прибыл. - Что же ты, стервец, приказ командира выполнять отказываешься? Без ножа нас режешь, сукин сын! - вспылил он. - Всякий человек, здравомыслящий, отвергает то, в чем нет никакой пользы, не вижу проку я от нудной вашей маршировки: ни физического развития для человека, ни умственного, ни духовного... Растрачивать себя напрасно и грешно, и не рационально, товарищ капитан. - Рационально было б отправить тебя на гауптвахту, да нельзя по уставу, ты еще не принял присягу, - прервал он строго, указывая мне на дверь. Я круто развернулся, щелкнув каблуками, вышел. - Строптив, а поглядите какой молодец! Какая выправка и строен, и крепок физически, дерзок умом! Толпа стекается к мудрецам, как вода, сказано в притчах соломоновых, - заговорил и майор, - попробуйте-ка возразить его доводам, что нет пользы, в бесполезном, - обратился он к присутствующим офицерам. Те в нерешительности молчали, поглядывая друг на друга, соблюдая строго субординацию. - Понимаю вашу заминку, - пришел к ним на выручку самокритичный политработник. - Однозначно принять или отвергнуть его тезисы конечно нельзя. Прав он в том, что не в почетный же караул мы их готовим, а к суровой солдатской службе. Научился боец вскидывать руку к козырьку для приветствия, да ходить в строю в ногу и довольно с того, а главное физические данные в них надо бы развивать. Чего греха таить, сегодня многие и кадровые военные, что с тяжелыми задами расселись в кабинетах, подтянуться-то на турнике как следует не умеют, что уж говорить о солдатах срочной службы, все нормы по физической подготовке у нас в армии ужасно занижены, пригодны разве что для поваров. Лучше б конечно было бы уделять больше внимания духовному и физическому развитию для повышения боеспособности личного состава. Да штабистам этого никогда не понять, строчат себе что на ум придет в своих инструкциях, а нам их глупость всякую приходится безоговорочно выполнять. Не могут в верхах там понять психологию современного солдата, человека образованного, инициативного, бесстрашного, готового проявить себя во благо лишь конкретного дела, не расходящееся с его принципами и убеждениями. Это не то, что их предшественники, которые молча горы ворочали и под пули лезли по всякому поводу и без повода, не ради пользы дела, а вопреки здравого смысла, ради выполнения самого глупого приказа. Железная муштра, насаждаемая через страх репрессий за неповиновение приносили когда-то действительно ощутимые результаты. Теперь же, как видим, наши новобранцы совсем другой контингент, и к ним подход круто должен изменяться. Непререкаемый авторитет командира в первую голову теперь будет влиять на уровень их духовного воспитания и на качество воинской подготовки... Через месяц службы в карантине всех бойцов нашей роты распределили по подразделениям чести. Я попал в специальную инженерно-саперную тору, где приняли нас с распростертыми объятиями. Кому-то ж нужно было пополнить ряды уволенных в запас. - Дудаев тебе фамилия? - обступили меня со всех сторон старослужащие воины. - Как ты сильно похож на одного нашего сослуживца-чеченца, который совсем недавно демобилизовался из нашей роты. Мы подумали не брат ли ты его?.. А ты оказывается русский! Он мой ученик! - Все люди по идее должны быть братьями, не взирая на нацию. Очень плохо, что в бесконечном человечестве большая редкость человек, - бегло процитировал я Игоря Северянина... - Дак ты и есть тот самый Терновцев, который бунт в карантине устроил? интересовались "старички". - Какой там к черту бунт, просто преподал кое-какой урок одному сержанту службисту, да разок старшине нос утер... - Расскажи, расскажи, как это ты умудрился... - Да никакой в том мудрости: просто старшина объявил мне наряд вне очереди и дал задание после обеда вымыть ленкомнату. - Будет сделано, старшина! - ответил я ему, и пока вся рота занималась на плацу строевой, я знакомился с плакатами и картинами, что висели там на стенках, о мытье полов вовсе и не помышляя. Через пару часов является старшина и грузно чиркнул каблуками сапог по полу... аж след черный остался... - Перемыть! Халтура! Никуда не годится, - небрежно бросил он. - Есть! - без пререканий, четко по-военному ответил я. А когда он вышел, продолжил свое прежнее занятие. Перед самым обедом он заглянул в ленкомнату, надменно осведомился: - Ну что перемыл? - Обижаете, товарищ старшина, в поте лица весь день трудился! - давясь смехом, ответил я. - Вижу, вижу! Классная работа! - похвалил он. - Неужто не заметил подвоха... - Так я ему и позволил... - Нашего старшину тебе на "мякине" ни за сто не провести... - Побачимо, - говорят хохлы на этот случай, - туманно намекнул я сослуживцам на свои значительные возможности... Развалить армию оказалось в самом деле не легким делом. Так как весь ее организм, отлаженный многими десятилетиями, функционировал в любых условиях слаженно, четко и без перебоев. В нем не было каких-либо слабых, уязвимых мест; в каждой ячейке было предусмотрено все или почти все для выполнения поставленных задач. Классические формы, определявшие военный коммунизм, находили здесь полное свое воплощение в конкретных практических делах. Не даром, большевики хотели по образу и подобию его жестких и жестоких канонов и схем, построить мировой коммунизм... Для воспитания и подготовки полноценного бойца там было предусмотрено и расписано по времени до самых мелочей: в суточный цикл службы и быта солдат входило все, начиная с подъема и кончая отбоем, включая сюда: физподготовку, учебную часть, трехразовый прием пищи, отдых и сон... Человек автоматически становился здесь живым предметов, роботом, за него думали и все решали. Солдат должен был лишь выполнять приказ убивать: без всяких раздумий, походя, по привычке, как выдрессированная собака, по команде хозяина - фас!