Под черной звездой - [38]

БЕГСТВО С ВОТЧИНЫ

Всех связали, всех неволили С голоду хоть мри железо. И течет заря над полем С горла неба перерезанного. С.Есенин

Год 1039 был последним годом единоличного хозяйствования во всей Сибири. Даже в самых отдаленных хуторах и замках "предлагалось" советской властью всем вступать в колхоз, а в случае отказа у того предписывалось конфисковать все имущество, а самих хозяев ссылать с насиженных мест. Перфирию Терновцеву еще летошней осенью было передано такое предписание, но только отдаленность его хутора, да солидная дань, взимаемая с него оперуполномоченным района в виде натурального копченого окорока, да огненного самогона, до поры до времени позволяла еще жить на хуторском приволье, правда, уже без бывших земельных наделов и былого хозяйства, что давало прежде возможность безбедно жить многодетной семье. Но вот прошли рождественские праздники и под самое Крещение в Новом году Парфирий узнал от родственника, работавшего при сельсовете, что собираются скоро надеваться и к нему комиссия с отрядом гоновцев, если он до масленицы не вступит в колхоз и не сдаст всю свою живность в общественное стадо. Что значит визиты такой комиссии ему было хорошо известно по ее изуверским прежним делам в их местности. Детей провинившихся выбрасывали на улицу на снег, не хуже щенков, которых хозяин хотел утопить, а хозяина под конвоем отправляли за колючую проволоку строить светлое будущее. - Только дурак учится на собственных ошибках, - говорил Парфирий своей жене, красавице Евдохе, когда та было заупрямилась съезжать с родных мест. - Ты лучше о детях подумай, чем о себе пекись, - стал он доказывать ей, ну что с ними будет, да и с тобой тоже, если меня упрячут в тюрьму? Ведь сгибнитя! Кто тебя с такой оравой хоть бы на постой пустит? Никто! А есть что будите? В колхозе ихнем сейчас все от голоду пухнут и дети как мухи ихние мрут. если не от мороза, так от голода в нем околеете! - перешел на повышенный тон Парфирий, хотя прежде и худого слова при ней никогда не проронит и голоса не повысит. - Видно и впрямь лихая доля подкралась к нам, раз он так жарко меня убеждает, думала Евдоха, внутренне уже согласившись на переезд. - Уж чем, чем а трудолюбием и умом Парфирия бог не обидел и ему лучше знать как нам теперяча быть, главное от окоянной комиссии схорониться бы, а там бог даст как-то перебьемся, проживем. Бывало в работе за мной и Парфирием никому было не угнаться, оба ох жадны были до работы, так чего ж нам ее ноне боятся? Эх, здоровье б не подкачало! - -утирая кончиком подола навернувшиеся слезы, жалостливо рассуждала сама с собой она. - Эх, гори оно все тут ясным огнем, - наконец решилась она и стала все собирать спешно в дорогу: чинила, вязала, шила, готовила сухари, отваривала и зажаривала в печи куски мякоти мяса и еще помогала по хозяйству мужу. "Надо будет "разобрать" двор, распродать все, что можно еще продать лишняя копейка, ой как пригодится в дальнем пути. Нужно еще и билеты на поезд купить на семь душ, на приедешь на место не сразу чай зарабатывать начнешь, тем более, что без паспорта хоть и к близко знакомым собрались ехать, а у них и самих семеро по лавкам", - опять и опять сверлила ее неотступная тягостная думая. Сокрушиться было о чем и от чего... Годами нажитое собственными мозолями приходилось бросать на распыл совдеповцам, лодырям и пьяницам. - "Надо еще добраться до станции, а до нее не ближний свет - верст двадцать будет и затемно поспеть надоть, чтоб никто не увидал, да еще купить билеты на поезд, а там говорят такие очередищи несусветные, так что покудова купишь их и заберешься в вагоны, краснопузые антихристы могут дознаться с ловить. А дети все мал мала меньше, как их уберечь от мытарств наших, как схоронить их от злого глаза?.."

КРЕСТОВЫЙ ДОМ

Те, кто весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам... Апостол Павел

Определиться на новом месте с жильем, с устройством на работу пришлось не сразу, а после бесконечных мытарств и скитаний по песчаному суховею среднеазиатских предгорий, переходя из одного селения в другое, так как справного документа у сибирских беглецов ни у кого не имелось. Вот и приходилось скипом со всеми пожитками перебираться с места на место, ночуя где пало: на холмах ли, в чистом поле под завывание волков да шакалов, среди кишмя кипящих там ядовитых гадов, тарантулов, каракуртов, фаланг, скорпионов и змей. Бесприютные, голодные с больными детьми на руках, они нигде не находили себе никакого сочувствия. Куда не сунутся, отказ и угрозы, отказ и угрозы, и так до тех пор, пока не надоумила их одна благочестивая старушка, повстречавшаяся по дороге, обратиться за помощью им в горный аул к родовым старейшинам, киргизам. - Он находится в самом верхнем ущелье и сокрыт вон за теми горами, указала она сухонькой ручкой на восток. - Там еще нет никакой власти акроме ихей, принимают без разбору. Это тутошние комбедовцы проклятые жируют, выкабениваются, всех казаков наших семиреченских извезли, а сами их куреня, да земли позахватывали и в буденовки со звездами красными повырядились - пьют да гуляют, пропойцы, антихристы... Чего доброго без паспорта еще в тюрьму вас как врагов народа упрячут, супостаты, предостерегла она их. - Да какие мы враги с такой-то оравой карапузов, - отвечали те. - Этим кровопийцам без разницы над кем спьяну покуражиться... Идите, милые, вдоль речки по тропинке, не собьетесь, - напутствовала она изможденных бредущих людей.. - Ой бой шешен? - удивленное уставился старейшина аула на Парфирия, когда тот зашел к нему в юрту для найма на работу. - Чего, чего? - не понял сибиряк. - Твоя кавказ, шешен твоя, торма бежал? - Нет, я русский, из Сибири я. - Астопролай! Твоя урус, Сабир? Колодной. - И холодно там, и голодно. А у меня малые детки все мал мала меньше, к солнышку тянутся поближе погреться... - Балапан, бабича айда юрта курсак пропал? Айда кибитка кунак достархан сиди: баурсак, чай, айран, кумыс, курт, толкан куашит, тары кушай, кабырга кущай, - пригласил он гостеприимно широким жестом обеих рук рассаживаться всех на кошму вокруг круглого на низеньких ножках стола, где на шелковой скатерти лежали наломанные куски лепешки, сушенное красное мясо, а в деревянных чашках - жаренное пшено, замешанное с маслом. Пока гости неумело рассаживались, по-азиатски скрещивая калачиком ноги, взрослым подали фарфоровые кисейки с душистым чаем, а детям каждому деревянную цветную пиалу с бараньим кислым молоком... Ели все подряд долго и досыта... Потом всех мужчин угощали вместо вина колючим кумысом из кобыльего молока. Всем нашли и работу: кого пастухом, кого подпаском, кого стричь овец определили, а всех женщин с детьми мазать крыши саманных амбаров и изб отправили. Каждой семье отвели землю возле самой речки для постройки жилья и по пятнадцать соток земли еще и под огороды прирезали... И закипела работа, распахивали на быках огороды под кукурузу и картошку, рыли землянки, рубили тальник для крыши в зарослях тугая по ту сторону речки и таскали его к месту строительства. Не покладая рук люди трудились день и ночь, торопясь обжить эти новые места, будто чуя, что слишком мало времени отведено им на свое обустройство здесь. Вскоре и до горного аула, хоть и расположенного, что называется, у черта на куличках докатилась грозная весть о начале войны с Германией. В аул стали части наезжать военспецы из райвоенкоматов вместе с оперуполномоченными из НКВД и проводить подворный обход, ставя на учет, производя запись всех военнообязанных жителей поселка... - Нешто на фронте сгину, а коль останусь живой, ни за что на свете не соглашусь жить в таком захолустье... Не стоило, выходит, было нам с места срываться, хозяйка. Судьбу не перехитришь, и здесь она меня злодейка достала, - говорил Парфирий в семейном кругу, получив из военкомата повестку для отправки на фронт. - Себя побереги, не лезь вперед всех ломя голову, а там глядишь и война закончится, - всхлипывала Евдоха. - Не во мне дело, хозяйка, отжил я свое, старшенького жалко, ведь дите совсем еще. А если война затянется и его загребут за мной следом. Что тогда делать будете? Как мало я успел для вас сработать, бедненькие... - За нас не беспокойся, отец, какой никакой, а свой угол таперича имеем: тепло, не протекает и ладно, а кусок хлеба какой никакой небось и сами раздобудем... Парнишки вон растут смышленые и работящие. - Да, какие с них работники: из чашки ложкой, а младшенькому - то чуть более года. Эх, кабы б мне воля, разве ж такую б отстроил я хату?! А наша избушка, на курьих ножках жалкая халупа, а не крестьянский двор... Право слово - крестовый дом...