Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству - [105]

Часть стола, расположенная по левую руку от старшего офицера, называлась «кормой» и была наиболее почетной. Здесь были места старших специалистов корабля (старшего минного офицера, старшего артиллерийского офицера, старшего штурманского офицера, старшего судового механика), ревизора, а также других лейтенантов и старшего судового врача.

Справа сидели мичмана, священник, содержатели, а также офицеры военного времени — прапорщики по морской части и прапорщики по механической части. Эта часть именовалась «баком»[237].

В чем же причины таких названий для частей кают–компанейского стола? Здесь снова нужно вспомнить традицию, в соответствии с которой в корме исторически находились офицерские каюты, а в носовой части корабля — на баке — жили матросы и унтер–офицеры. Таким образом, рассадка за столом, по сути, копировала корабельную иерархию, но уже в масштабах кают–компании.

Добавим также, что никому другому и ни при каких обстоятельствах нельзя было занимать места старшего офицера, старшего механика и старшего штурманского офицера. Другие места были закреплены за каждым из офицеров корабля, но могли предоставляться и гостям при отсутствии хозяина.

Кроме стола и стульев, в «обеденном зале» располагалось шесть кресел, два дивана, книжный шкаф и неизменное пианино.

За поперечной переборкой находилось разделенное продольным траверзом почти пополам еще одно помещение, предназначенное для отдыха офицеров. Здесь стояли два журнальных стола и еще несколько кресел. Интерьер этого отсека дополняли две пары 75–миллиметровых «противоминных»[238] орудий, стоявших побортно.

Обстановке кают–компаний кораблей 1–го ранга уделялось большое внимание. Так, для набивки мягкой мебели использовался конский волос. На стенах висели картины и гравюры; пол мог быть покрыт не «клеенкой» (линолеумом), а паркетом. Иллюминаторы драпировались тяжелыми бархатными портьерами.

Кают–компания кораблей поменьше имела более спартанскую обстановку. Например, плавучее Морское собрание минных крейсеров (эскадренных миноносцев) типа «Финн» располагало диваном, столом из полированного дерева, двумя буфетами, стульями, зеркалами и часами. Подволоки были зашиты линолеумом, поверх которого наносились цинковые белила.

Теперь перейдем к «пище духовной».

На рубеже XIX и XX вв., когда фонографы и граммофоны были еще достаточно редким явлением, для любителей музыки оставалась только одна отдушина — кают–компанейское фортепьяно. Если же по какой–то причине играть было нельзя, срочно искали выход из создавшегося положения. Рассказывает судовой врач бронепалубного крейсера «Аврора» Владимир Кравченко:

«Несколько слов по поводу нашего кают–компанейского музыкального инструмента. Перенесение его в новое помещение — в командирскую столовую, после того как прежнюю кают–компанию пришлось завалить углем, доставило много трудов и смеха. (Это происходило еще до моего прибытия на переходе из Габона в Грейт–Фиш-Бей.) Вначале, когда наваливали уголь, пришли к заключению, что пианино по его величине невозможно пронести сквозь извилистый и узкий коридор, соединяющий прежнюю кают–компанию с новой. Поэтому решено было оставить его на старом месте и закутать брезентами ввиду соседства угля. Но через сутки наши музыканты соскучились без него, открыли брезенты и нашли, что пианино уже пострадало: звук, дескать, стал глуше. Тогда двое энергичных мичманов решили его разобрать и в таком виде перенести. Над ними трунили, смеялись, однако разборка шла с такой спешностью, что около них скоро образовались целые горы разных винтов, палочек, кусков дерева и т. п. В конце концов две выдающиеся части, на которых помещается клавиатура, не поддались разбору, оказались великолепно приклеенными. Этот эпизод привел всех в уныние, и было решено разобрать косяки дверей железной переборки. Долго стучали, ломали; наконец, с великим трудом удалось втащить пианино в узкий кривой коридор, где снова надо было устранить массу препятствий. К 11 часам вечера пианино допутешествовало до входных дверей новой кают–компании, которые также оказались узкими и были облицованы железом, так что всякое расширение оказалось невозможным. Обливавшиеся потом инициаторы переноса злились, противники злорадствовали и хохотали до упаду; советы и остроты сыпались со всех сторон, обстоятельства становились критическими, и из трагикомедии легко могла бы выйти трагедия. Все уже отступились, когда явился старший офицер и решил, что кусок пианино надо отнять. Посыпались насмешки: как это — пилить пианино. Но, действительно, это был единственный исход. И вот появился судовой плотник с пилой и начал пилить пианино. Думаю, что звуков пиления пианино никто еще никогда не слыхивал, а потому в одной группе офицеров раздался гомерический хохот, а в другой — плохо скрываемая злоба и досада. Когда был отпилен порядочный кусок, остатки пианино внесли на место, и стараниями тех же двух инициаторов оно снова было собрано к двум часам ночи. Плотник искусно приделал отпиленную часть, и офицеры стали снова извлекать увеселяющие звуки».

Добавим в этой связи, что в кают–компании «Авроры» и в наши дни стоит пианино. Но это не тот самый знаменитый инструмент, что пилил корабельный плотник под руководством офицеров крейсера. Сейчас посетители корабля–музея могут наблюдать фортепьяно с императорской яхты «Полярная Звезда». Что же касается реликвии, прошедшей Цусиму, то о ее судьбе автору, увы, ничего не известно.