Почувствуйте разницу - [24]

Валюшин сидел и слушал.

Синяя история

Начать с того, что нос посинел у Анны Львовны.

Посинел тотчас после того, как все выпили тот последний коростылевский коктейль, о котором предварительно два слова. То есть не о коктейле два слова, а о проклятом Коростылеве.

Это Анна Львовна несчастная сама его и откопала. По ее словам, она с ним в отпуске познакомилась, в Ялте, но уже только в последний день, так что оставьте ваши дурацкие намеки, ничего такого не было, а наоборот, очень милый, такой начитанный, такой остроумный и вообще геодезист. И сама-то она его к Муркиным привела, и, действительно, очень он на всех произвел благоприятное впечатление, особенно когда выдал тот анекдот, как там у мужа с женой чего-то не получалось. Все прямо обхохотались, особенно сам Муркин наш, Михаил Павлович, этот от хохота прямо чуть из штанов не выпрыгнул. Он еще не подозревал, что скоро через этого проклятого Коростылева ему будет не до смеха.

Ну и все стали Коростылева к себе в гости приглашать, а потом уже он сам к себе всех позвал. Причем не просто так — а на коктейль.

Оказывается, этот проклятый геодезист еще тогда рассказал Анне Львовне, когда они с ней вместе из Симферополя летели, — да перестаньте вы! просто случайно попали на один рейс! — так вот, он ей рассказал, что у него есть такое хобби — коктейли.

Ну и когда к нему пришли, оказалось, правда. Оказалось, этот Коростылев помешан на приготовлении всяческих смесей — всяких там пуншей, флипов, джулепов и тому подобное. У него оказалась целая библиотека всяких рецептов со всего света, а на кухне все просто было забито разными миксерами, шейкерами, выжималками и сотрясателями, которые этот чертов Коростылев с большой охотой всем демонстрировал.

Но самое страшное оказалось не это, а то, что гости должны были его смеси непременно дегустировать. Он уединялся в кухне, невероятно долго там звякал, стукал, жужжал и булькал, в то время как гости сидели в комнате и ждали начала дегустации. Причем те, которые были тут впервые, ждали с интересом, а которые не впервые — с содроганием.

И вот наконец открывалась дверь, и в комнату въезжал столик на колесиках, на котором покачивались бокалы, уже наполненные очередным коростылевским кошмаром, а за столиком входил сам Коростылев, с таким видом, словно он не дряни всякой намешал, а открыл философский камень. Ну и все, значит, должны были эту его гадость пробовать, нюхать, глядеть на свет и ахать — какой потрясающий запах, и вкус, и особенно послевкусие.

Этот Коростылев, чтоб его, утверждал, что чем дольше послевкусие, тем изысканнее напиток. И надо ему отдать должное, однажды он исхитрился устроить всем послевкусие недели на полторы. Ему удалось изготовить такое нечеловеческое пойло, что каждый из тех, кто усилием воли смог всосать его в себя, полторы недели после этого провел в автономном режиме, без выхода наружу. Ибо если кто и успевал еще добежать до выходной двери, то ему сейчас же приходилось бежать обратно.

Конечно, после той дегустации на Коростылева все были несколько обижены, но он сам был больше всех расстроен, всем звонил, извинялся и объяснял, что неприятность проистекла потому, что в тот коктейль, как он упорно называл свою отраву, следовало по рецепту положить еще какую-то, африканскую, что ли, травку, которой у него не было, но теперь ее ему привезли, и он просто обязан искупить свою вину и всех угостить уже по-настояшему, по фирме. И до того он был милый, и так переживал, да еще бедная Анна Львовна, черт бы ее драл, тоже так за него страдала, что все Коростылева простили и опять у него сошлись, чтобы он угостил всех уже по фирме.

И на сей раз действительно никакого такого послевкусия не было. Вкус гадчайший был — это да, а послевкусия — ни-ни. Но назавтра всех обзвонила жена Муркина и объявила, что она этого Коростылева убьет, потому что после фирменного напитка у ее Михаила Павловича напрочь отнялась речь. И она это так говорила, что у всех возникло ощущение, что у Михаила Павловича от коростылевского зелья пострадала не только речь. И никто даже не сомневался, что Коростылеву осталось жить недолго, потому что все очень хорошо знали супругу Муркина. И это счастье для проклятого Коростылева, что Михаилу Павловичу быстро достали какие-то лицензионные таблетки, отчего у него вновь заработал речевой аппарат и вообще.

Как ни странно, но и на этот раз геодезиста простили. И даже опять стали к нему ходить, дегустировать: во-первых, не хотели огорчать Анну Львовну, милую женщину, черт бы ее драл, а во-вторых, надеялись, что, может быть, Коростылев еще сделает что-нибудь не такое уж гадкое, а какое-нибудь другое.

Дождались!

И очень даже символично, что именно с Анны Львовны все и началось.

В тот раз опять все сидели у Коростылева. И Анна Львовна, и Муркин с женой, и Сергей Арташезович без жены, он вообще предпочитал бывать в разных местах без жены, потому что в разных местах могли быть какие-нибудь интересные встречи, а какие могут быть интересные встречи, когда рядом жена? И еще какие-то были люди, которых сейчас не вспомнить. И все сидели и беседовали об искусстве, что один режиссер опять сошелся с артисткой, с которой раньше жил, а ту, с которой сейчас жил, бросил. Потом стали говорить, что вообще бог знает что творится. И, разговаривая, нервно прислушивались к бульканью и звяканью на кухне.