Почти вся жизнь - [83]

— Ползут слухи о решительной операции, — продолжал Хрусталев. — Я подчеркиваю — решительной. Какая операция, где, когда, конечно, никто этого не знает, но операция, которая окончательно снимет осаду с Ленинграда. На мой взгляд, вредные слухи в условиях Ленинградского фронта. Что же касается моего заместителя по политической части, то он не только не борется с этими слухами, но и поддерживает их в разговорах с офицерами и с рядовыми бойцами. Я говорю об этом ему в лицо, иначе я не привык. Мой дивизион, — снова пауза, — нуждается в решительной перетряске. Момент чрезвычайно важный, и, только отсекая негодное, мы сплотим полк.

— Это все? — спросил Макеев.

— Так точно, товарищ подполковник.

— Хорошо, — сказал Макеев, не повышая тона. — Подведем итоги. Командир первого дивизиона капитан Ларин заверяет, что его дивизион готов к выполнению любого боевого задания. («Так мне и надо, — думал Ларин, ненавидя себя, — при первой же встрече осрамился».) Сказано коротко, товарищ Ларин, но внушительно, по-военному. Верю вам. («Что это? Почему он хвалит меня?» — мелькнуло у Ларина.) Ваши замечания, товарищ Петунин, я учту. Мы воевали и с меньшим количеством орудий и без достаточного количества топографических карт. И с бельем бывал недостаток. («Сейчас он улыбнется», — подумал Ларин. Но Макеев не улыбнулся.) Но сейчас все это есть. Все это Ленинград уже дает нам, и мы свое получим (рука отбила такт). Жалобы майора Хрусталева я не считаю обоснованными. «Белая и черная кость» — это, вероятно, товарищ майор, обмолвка. На самом деле произошло вот что: полк потерял своего командира, а следовательно, своего отца. Люди, которые знали подполковника Смоляра и служили с ним, спаяны любовью к погибшему, и в том, как они ревниво относятся к своему чувству, я вижу, что погибший в бою подполковник Смоляр был достоин их любви. Эти люди — костяк полка, наша опора. Что же касается новых людей, то им еще предстоит доказать, что воюем мы тоже неплохо. Далее я считаю, что товарищ Хрусталев неправильно называет слухами то, что на самом деле является фактом. Мы наступать будем непременно. Не вдаваясь в оценку того, что майор Хрусталев называет решительной операцией, скажу, что не решительных операций на Ленинградском фронте не бывало. И вся специфика этого еще не знакомого мне фронта состоит в том, что ленинградцы всегда дрались отлично. Так мы в Сталинграде понимали специфику ленинградцев. Что же касается вашего замечания о заместителе по политической части, он прав именно в том, в чем вы не правы. Задача же моя, командира полка, объяснить вам, что мы будем наступать по приказу. Приказа этого я не получал, но буду полк готовить к получению именно этого приказа. То же предлагаю командирам дивизионов, за исключением вас, товарищ майор, так как не считаю вас способным командовать. Об этом я доложу по начальству и буду просить командира дивизии утвердить мое решение об отстранении вас от должности.

— Товарищ подполковник! — воскликнул Хрусталев. Он был бледен, подбородок дрожал, и он не мог пересилить эту дрожь.

Ларин был потрясен этой сценой, и даже невозмутимый Петунин смотрел на командира полка со смешанным чувством страха и восхищения.

Ларин понимал, какой смелый шаг сделал командир полка. Не говоря уже о том, что начальство могло неодобрительно посмотреть на такое решение (дня не пробыл, а уже отстранил от должности старшего офицера), не говоря уже об этом, новые перемены в личном составе полка были опасны.

«Ясно, что Макеев понимает это не хуже меня, — думал Ларин. — Ясно, что не под влиянием настроения принял он это решение… Он очень серьезно смотрит на свою новую должность. И еще: он очень серьезное значение придает нынешнему моменту. Ведь главного не понял Хрусталев. — И что-то еще не осознанное, но радостное почувствовал Ларин, радостное впервые после гибели Смоляра. Словно вышел на свет, и по-весеннему зарябило в глазах, и шумная ветка сирени вдруг ударила по плечу. — Нашего будущего не понял Хрусталев. Нет, тысячу раз прав командир полка».

— Товарищ подполковник… — еще раз повторил Хрусталев.

Макеев молчал, и Хрусталев, передернув плечами, спросил:

— Мне можно идти?

— Да, вы можете идти, — сказал Макеев (рука его непроизвольно отбила такт).

И хотя Хрусталев передернул плечами, словно перекладывая ответственность за происшедшее на командира полка, подбородок его еще дрожал от волнения.

После совещания Макеев вместе с офицерами вышел из штабного домика на воздух. Молча стояли они и смотрели на широкий военный табор, раскинувшийся далеко, до самой линии горизонта. А быть может, если раздвинуть горизонт, то и там окажутся все те же землянки…

Пахло сыростью и горелым торфом. Холодный ветер нагонял дождь, временами в тучах показывалось желтое неяркое солнце и снова исчезало в мокрой сетке. Ларин подумал, что сейчас новый командир полка пожмет всем руки и скажет что-нибудь об их будущей совместной работе — все то, что обычно в таких случаях говорится. Но Макеев, видимо, был не склонен к разговорам.

— Займемся нашими делами? — спросил он Невадзе и, козырнув офицерам, снова ушел в штабной домик.