Почти вся жизнь - [63]

В октябре семнадцатого на нашем заводе был создан отряд Красной гвардии. Командиром этого отряда был мой товарищ, молодой рабочий по фамилии Волчок. Он приехал в Питер из провинции еще в четырнадцатом году, скрываясь от полиции. Настоящая его фамилия была другая, но мы все называли его «товарищ Волчок».

Двадцать пятого октября в штабе революции, в Смольном, наш отряд получил важное задание: занять главный почтамт и главный телеграф. Не буду рассказывать вам всех подробностей, скажу только, что красногвардейцы выполнили ленинский приказ.

Наступило утро. Первое утро Советского государства. На главном почтамте многие чиновники не хотели подчиняться власти трудящихся. Некоторые из них совсем не пришли на работу, а другие сидели сложа руки и посмеивались: дескать, попробуйте, справьтесь без нас!

Одного из таких чиновников я хорошо запомнил. Его лицо выражало одновременно и насмешку и страх; казалось, что он нарочно гримасничает.

Волчок и я работали бок о бок с этим чиновником. Нам приходилось заниматься самыми разными, порой совершенно незнакомыми делами. Около полудня позвонил телефон. Я подошел, взял трубку: «Слушаю».

«Добрый день, — вежливо сказал голос по ту сторону провода. — Примите, пожалуйста, поправку к вашему времени».

Признаюсь, что я ровно ничего не понял в этой фразе. Она показалась мне нелепой, а настроение мое, сами понимаете, было в то утро приподнятое, радостно-возбужденное.

И вместо того чтобы разобраться, я весело крикнул в телефонную трубку:

«Ошибка, дорогой товарищ! Время у нас самое что ни на есть правильное!»

И в ту же минуту я увидел пренебрежительную, издевательскую гримасу на лице чиновника. Волчок быстро подошел к телефону и взял у меня трубку:

«Кто говорит? Пулковская обсерватория? Минуту… я сейчас запишу. Принято. Продолжайте, товарищ, спокойно работать. Советская власть будет оказывать всемерную поддержку науке».

Голос нашего командира звучат твердо и уверенно. И чиновник больше уже не смеялся. Вид у него был весьма растерянный.

«Служба времени Пулковской обсерватории сообщила поправку своих часов, — объяснил мне Волчок и обратился к чиновнику: — Нет ничего удивительного в том, что красногвардеец Русанов не разбирается в астрономии. В главном-то он все-таки не ошибся: время наше самое что ни на есть правильное!»

А через несколько дней мне пришлось поближе познакомиться с Пулковской обсерваторией. Царский генерал Краснов поднял мятеж против Советской власти. Он хотел прорваться в Питер, и его разъезды уже подошли к Пулкову. Вместе с другими отрядами Красной гвардии и мы вышли навстречу врагу. И если бы не Красная гвардия, артиллерия мятежников сровняла бы с землей гордость русской и мировой науки — Главную астрономическую обсерваторию.

Наш отряд после разгрома врага еще несколько дней стоял на охране Пулковских высот. Жизнь обсерватории быстро налаживалась. Научные наблюдения продолжались как обычно, и один из сотрудников обсерватории предложил нам, красногвардейцам, осмотреть, как он выразился, «храм науки».

Впервые в жизни я был на экскурсии, впервые в жизни я взглянул на небо вооруженным глазом. Много лет прошло с тех пор, а я как сейчас помню себя у окуляра, помню яркий, трепещущий в меридианной сетке диск звезды.

Ночью, греясь у походного костра, я все поглядывал на небо, хмурое, осеннее, отягощенное тучами. Но сквозь тучи я видел, как пробирается по небу яркая звезда и подымается все выше и выше… Может быть, это была Вега?.. Я ведь тогда не знал названия звезд. Мысленно я назвал ее своей счастливой звездой. Подошел Волчок и тоже взглянул на небо…

А говорили мы в ту ночь о наших земных делах. Мечтали, делились планами. И я обещал своему командиру и другу, что буду учиться и овладею высотами человеческих знаний. Эта ночь многое решила в моей жизни…

— С тех пор вы и стали астрономом? — не выдержав, спросила Валя.

— Ну, до этого еще было очень далеко, — серьезно ответил Русанов. — Три года я воевал с врагами — с Юденичем, Колчаком, Деникиным, и только в двадцать втором году вернулся в Ленинград и поступил на рабфак, а потом в университет. В Пулково я пришел в начале двадцать седьмого года.

— А Волчок? Что стало с Волчком?! — закричали ребята.

— Он воевал на других фронтах, — ответил Русанов, — и больше я ничего о его жизни не знаю. Настоящий это был человек, пришедший к нам в Питер из маленького уездного города Чистова…

Русанов не закончил фразы. Сережа взволнованно вскочил:

— Из Чистова? — переспросил он. — Из нашего Чистова?

Русанов улыбнулся.

— А я и забыл, что ты тоже из Чистова… Да, в Чистове Волчок родился и вырос, там вступил в подпольную большевистскую организацию. Сколько я помню, — продолжал Русанов, пристально глядя на Сережу, — в нашем красногвардейском отряде были люди со всех концов страны: и москвичи, и питерцы, и нижегородцы, и сибиряки. Что же тут удивительного?

Сережа не отвечал. Ребята шумно благодарили Русанова, просили, чтобы в следующий раз он сам показал, как работает Служба времени.

Сережа не принимал участия в общем разговоре. Он стоял молча, наморщив лоб, нахмурив брови, и заново переживал рассказ Русанова. Ему казалось, что он взглянул в телескоп удивительной силы: прошлое придвинулось к нему совсем близко. В окуляре этого чудесного телескопа он видел молодого паренька в косоворотке, в смятом картузе, темной ночью пробиравшегося по кривым немощеным улицам уездного городка… И того же паренька в кепке, в кожанке, с винтовкой через плечо, идущего впереди отряда Красной гвардии. Дворцовая площадь… Смольный… Пулковские высоты. В окуляре этого телескопа нет центральной нити Пулковского меридиана, но куда более прочная связь соединяет Пулковскую обсерваторию с городом Чистовом.