Почти рукописная жизнь - [8]

И как тогда мы вовремя встретились, так и эти листочки очень вовремя выпали из книжки. Мне снова повезло.

9 января

Заканчивается праздничное затишье. Возвращаются люди, приходят в себя сильно подорвавшие здоровье и бюджет те, кто никуда не уезжал, а впал в беспамятство прямо на дому. Завтра вновь зашумят улицы, заполнятся местным населением, и страна потихонечку начнёт возвращаться к повседневности. А в Калининграде по-прежнему затянувшаяся осень вместе с сильно поспешившей весной. Всё дождики и ветерки, туманы и зелёные газоны. Мне очень нравится.

Хочу продолжать мемуары. И понимаю, что именно в эти дни такое желание появилось у меня не случайно. После сумасшедшего, пульсирующего политическими всплесками, демагогией и ложью властей, а также первыми проблесками просыпающегося гражданского сознания и воли декабря пришли суетливые предпраздничные дни, а потом полупьяное или похмельное забытьё, брызжущее пошлостью со всех телеканалов. В этом году с телеэкранов нам в дома вываливался уж совсем мерзкий винегрет, который приготовили из давно протухших продуктов.

А так хочется обрести даже не успокоение, но какое-то бесспорное содержание. Я понял, что нет ничего лучше, чем обратиться к эпизодам, страницам, лицам и впечатлениям былых лет. Заглянуть в прошлое и обрадоваться тому, что жизнь содержательна, значительна, не бессмысленна и много замечательного прожито, что в жизни были прекрасные люди и даже есть чем гордиться.

В процессе воспоминаний и написании мемуаров важнее даже не сами воспоминания, а причина, по которой вдруг возникла необходимость обратиться к прошлому и какие именно эпизоды приходят на ум сегодня и сейчас.

Я продолжаю разбирать перевезённые коробки, сумки и, с позволения сказать, архивы. Книги уже рассортированы. CD и DVD ждут своего часа. Но с ними будет проще, поскольку с ними больших и давних воспоминаний не связано. Набралось коробки три видеокассет. Многие довольно давние, а есть даже древние, датированные 1989–1990 годами. Думаю, на них уже всё размагнитилось. Однако это невозможно проверить, потому что в доме не осталось ни одного видеомагнитофона. На этих кассетах неповторимые изображения и неподражаемые голоса переводчиков. В этих изображениях и голосах было что-то наркотическое, заставлявшее нас ежедневно ходить в видеопрокат и брать всё подряд, но только чтобы увидеть эти размытые лица и услышать эти неповторимые интонации. Что делать с этими кассетами? Только выбрасывать…

А в одной коробке нашёл авиабилеты, квитанции, чеки из гостиниц, железнодорожные билеты – всё иностранные, 1999–2002 годов. Тогда я очень много ездил по европейским театральным фестивалям, читал лекции в европейских университетах и на семинарах. Тогда меня всё это страшно радовало, и я старался сохранить на память даже счета из кафе. Среди всех этих бумажек попалась программка моих гастролей в Лондоне летом 2000 года. Я тогда сыграл довольно много раз в театре «Гейт» на Ноттинг-Хилл. Играл я спектакль «ОдноврЕмЕнно», разумеется, с переводом на английский. А по окончании гастролей задержался в Лондоне, чтобы посетить военно-морские музеи и архивы. Тогда я уже вовсю работал над спектаклем «Дредноуты», точнее, над окончательным его вариантом.

Поселили меня организаторы гастролей не в гостинице, а со свойственной британцам бережливостью на квартире. Как выяснилось позже, это была квартира матери одной из администраторов театра. Квартира сама по себе была хорошая, большая и светлая. Находилась она в огромном доме на Мейда-Вейл. Те, кому любопытно, могут легко его найти. Этот дом носит своё собственное имя «Клайв корт». Однако в этой большой квартире пожилая хозяйка выделила мне крошечную тёмную комнату с малюсеньким окном, находившимся под потолком, да к тому же над окном козырьком громоздился балкон верхней квартиры. То есть солнечный свет в эту каморку не попадал. Треть комнаты занимал здоровенный тяжёлый шкаф, состоящий из двух отделений, одно из которых было заперто, другим мог пользоваться я. Пять моих рубашек, двое брюк и какое-то исподнее заняли десятую часть пространства этого отделения. Кровать была придвинута к стене под окном. Даже для меня, небольшого по размеру человека, она была узкая, короткая и какая-то комковатая. Ещё в комнате был крошечный секретер, работать за которым можно было только сидя на кровати, стул уже не помещался. До туалета нужно было идти длинным коридором, мимо просторной кухни и пары светлых помещений, которые пустовали.

Но я был в Лондоне! Я так мечтал об этом, что рад был этой маленькой комнате и даже нашёл в её размерах и обстановке что-то диккенсовское и абсолютно литературное.

Но главным и самым интересным в этом доме, на этой улице и в этой квартире была хозяйка квартиры по имени Лори. Фамилии я называть не буду. Мой рассказ о ней. И если бы рассказ был для книги, а не для этого дневника, я озаглавил бы его, например, «Настоящая леди», или «Встреча с настоящей леди», или каким-нибудь подобным образом. Да! Это история о том, как я впервые в жизни встретил, общался и в итоге осознал, что встретился и общался с настоящей леди.