Почти понарошку - [41]

- Между прочим, Руслан – нормальный мужик. Присмотрелась бы, а?

- Это ты мне сейчас советуешь? Гера! С тех пор, как мы разошлись, не было у меня никого, слышишь? И я даже почти перестала ревновать тебя к твоей жене – вот, до чего я дошла! Мне просто больно и… И я рассчитывала на то, что она – временное явление.

- Знаешь, мне кажется, мы оба в чем-то просчитались… Я пойду. Ты права, мне не нужно было приходить. Но так уж получилось.

Юлька побледнела, взгляд ее сделался пронзительным, каким-то незнакомым, у нее никогда не было такого взгляда.

- Гера, ты же навсегда уходишь, да?

- Да, - Герман поднялся.

- Тогда удовлетвори мое любопытство. Ты просто меня разлюбил? Или, и правда, любишь свою ветеринаршу?

- Любопытство сгубило кошку… - Герман задержался на пороге комнаты. – Я благодарен тебе за все. Правда. Не провожай.

Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь, и сбежал по ступенькам, не дожидаясь лифта.

Ему казалось, он едет до невозможности долго. Гнал по вечернему городу и рявкал на каждое зажигающееся окно. Эти чертовы окна были виноваты в том, что Дашка его отпустила из дома. Не просто отпустила, еще и собрала в дорожку. Только что до цвета трусов в своих рекомендациях не дошла. Другая бы на ее месте сцену закатила, а эта!..

Сейчас он придет домой и скажет ей обо всем. О дружбе, их браке и значении секса. А еще о том, что на абрикосы у него аллергия.

В отличие от многих других, в окнах его квартиры было темно. Это озадачивало, и Герман, влетев в дверь, заорал:

- Даша!

А в ответ не услышал ничего. Вообще ничего. В квартире стоял мрак. И не раздавалось ни единого звука, будто здесь никто не жил.

Везде включая свет, Герман обошел квартиру. Даши не было. Не было и ее вещей. Единственное, что осталось – большой плюшевый рыжий кот, которого она однажды привезла из дома. На коте была пристроена записка. У Даши был не очень красивый почерк, но писала разборчиво, хоть и мелко:

«Я уехала в Козелец. Все в порядке.

Прости, я не стала звонить – это, наверное, было бы неудобно и глупо. Да и вряд ли по телефону я могла бы сказать тебе самое важное.

Ты очень хороший. И заслуживаешь счастья. Я рада, что у тебя теперь все будет так, как ты хотел. И именно поэтому мне лучше уехать сейчас, сразу. Мы не говорили об этом за обедом сегодня, но если у тебя все наладится с Юлей, то мне пора съезжать. Конечно, было бы очень смешно, если бы от жены ты начал бегать к любовнице, но, боюсь, уже этот спектакль не по мне, я бы не выдержала.

Как только тебе понадобится развод – ты знаешь, где меня найти. Перекресток Журавлева и Толстого =)

Я все подпишу, как договаривались.

Но только я хочу, чтобы ты знал. Эти несколько месяцев в качестве твоей жены – понарошку или почти понарошку – они были самым лучшим и настоящим в моей жизни, несмотря ни на что. Спасибо тебе за них.

Как надумаешь разводиться – звони!

Даша». 

Герман сунул записку в карман и набрал сбежавшую жену. Долго слушал гудки в трубке, чертыхнулся и вскоре мчался по направлению к черниговской трассе. Где ее искать он, к счастью, знал. Именно там намеревался найти и сегодня же вернуть обратно.

- «Надумаешь разводиться»! – ворчал он, внимательно всматриваясь в дорогу. – Все бросил и начал разводиться!

Набирал Дашин номер каждые пять минут. Иногда она пропадала из зоны доступа. В следующий раз ему опять приходилось вслушиваться в длинные гудки, и Герман отбрасывал трубку на соседнее сиденье.

Обиделась? Наверняка обиделась! Сам виноват.

Герман пытался понять, когда влюбился в нее. И как так случилось, что он уже не первый день возвращается не домой, а к Даше. И почему он ничего этого не заметил.

Снова звонил.

И убеждал себя, что теперь неважно, когда влюбился. Теперь важно, чтобы Даше это оказалось нужно. Ее записка давала ему некоторую надежду. Так ведь даже текст эта ненормальная умудрилась составить таким образом, будто говорила: «Гера, нахрена тебе эти проблемы? Беги!»

Подъезжая к перекрестку Журавлева и Толстого, Герман нервничал, как не нервничал даже перед первой своей самостоятельной операцией.

Он заглушил мотор и выключил фары, когда рядом звонко затрезвонил телефон.

Это был Дашин номер. Она все-таки ему перезвонила.

- Привет, - раздалось из телефона тихо и как-то не очень уверенно. – Ты звонил… Мне смс от оператора пришло…

- Ты где? – сердито спросил Герман.

В трубке засопели. Что-то зашуршало. Потом Дашкин голос устало произнес:

- Я же написала… Все хорошо, все нормально.

- Я не спрашивал, как оно. Я спросил: где ты сейчас?

- В маршрутке.

- Приедешь на вокзал – не вздумай никуда дергаться! Поняла?

- Да я домой всего лишь приехала, Герман! – глухо выдохнула она. – Ну чего ты?

- Пока ничего.

Герман снова завел мотор.

- Я слышу! – зло отозвалась трубка. – Все, мы к станции подъезжаем, мне выходить.

- Угу, - проворчал Герман и, отбросив трубку, рванул с места.

Когда он влетел на площадь автостанции, народ с маршрутки толпился, разбирая багаж. Счастливчики медленно расползались от автобуса. Гера припарковался на соседней платформе и выскочил из машины.

Даша стояла, обхватив себя руками, будто не могла согреться, и напряженно оглядывалась по сторонам. Возле нее довольно немаленькой горой были расставлены на асфальте два чемодана и несколько сумок. Как она доехала с таким количеством вещей до автовокзала, оставалось только предполагать или надеяться на то, что она хотя бы взяла такси, и таксист попался сердобольный. Когда она увидела приближающегося к ней Германа, то встрепенулась и вытянула руки вдоль тела. Вместе с тем на лице ее не отразилось ни единой эмоции, кроме настороженности. Но глаза были красными и припухшими.