Почти мужчина. После наводнения - [5]
Луна ярко светила. Он бежал почти всю дорогу до опушки леса. Не один раз он споткнулся, разыскивая то место, где закопал пистолет. Ага, вот где. Как голодная собака, отрывшая кость, он вцепился в пистолет. Надув черные щеки, он сдул землю со ствола и курка. Потом посмотрел в барабан; четыре патрона были еще целы. Он огляделся по сторонам: поля были полны тишины и лунного света. Он крепко, изо всех сил стиснул пистолет в руке. Но когда пришлось нажать собачку, он зажмурил глаза и отвернулся. Нет, нельзя так стрелять с закрытыми глазами и отвернувшись. Сделав над собой усилие, он раскрыл глаза, потом нажал. Бууум! Он улыбнулся. Буум! Бум! Щелк, щелк! Вот и барабан пустой! Если кто умеет стрелять из пистолета, так это именно он, Дэв. Он опустил пистолет в карман и пошел через поле. Дойдя до вершины холма, он остановился и гордо выпрямился в лунном свете, глядя на большой белый дом Джима Гоукинса и чувствуя, как пистолет оттягивает ему карман. Ну, если б у меня была еще хоть одна пуля, я бы выстрелил в этот дом. Попугал бы немножко старика Гоукинса… Пусть знает, что за человек Дэв Сэндерс.
Налево дорога делала поворот к полотну Иллинойской центральной железной дороги. Он вскинул голову, прислушиваясь. Издалека донеслось едва слышное ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Это номер восьмой. Он бросил быстрый взгляд на белый дом Джима Гоукинса. Он думал об отце, о матери, о младшем братишке и товарищах. Он думал о мертвом муле и слышал ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Он стоял неподвижно. Два доллара в месяц. А ну-ка, сообразим… На это, значит, уйдет года два. Здорово! Да будь я проклят.
Он спустился по дороге вниз, к полотну. Ага, вот идет поезд. Он стал у полотна и весь подобрался. Вот он огибает поворот… Ну же, ползи скорее! Скорей! Он положил руку на пистолет, внутри у него что-то задрожало. Потом поезд прогрохотал мимо, серые и коричневые вагоны постукивали и позвякивали. Он крепко сжал пистолет, потом выдернул руку из кармана. Ну, Биллу этого не сделать! Ни за что… Вагоны скользили мимо, сталь скрежетала о сталь. «Сегодня я на тебе прокачусь, с помощью божьей». Все его тело пылало как в огне. Он колебался только секунду, потом, ухватившись, подтянулся кверху, влез на крышу и лег плашмя. Он пощупал карман; пистолет был все еще там. Впереди рельсы поблескивали в лунном свете и тянулись длинной полосой куда-то вдаль, туда, где он сможет стать человеком…
ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
Перевод И. Багрова
После наводнения у бедняков, живущих у реки, часто не остается ни кола ни двора, приходится все начинать заново.
Вода наконец сошла. По полю, увязая в грязи, шли трое негров — отец, мать, дочка, за ними на короткой веревке плелась изможденная корова. Вот они остановились на пригорке, переложили с плеча на плечо узлы с пожитками. До самого горизонта тянулись поля под толстым слоем ила. Девочка показала тоненьким пальчиком на залепленную грязью лачугу:
— Глянь, пап! Это ведь наш дом?
— Угу. — Мужчина в старом синем комбинезоне стоял, сгорбившись, на лице его застыла растерянность.
Все трое молчали, точно окаменев. Во время наводнения вода в долине поднималась футов на восемь, и сейчас все деревья, кусты, трава были желтые от глины. На земле запеклась корка, местами по ней паутиной побежали трещины. Над голыми полями гулял весенний ветер. Все казалось новым, незнакомым, как в день сотворения мира.
— Курятник снесло, — вздохнула женщина.
— Хлев тоже, — сказал мужчина.
Но горечи в их словах не слышалось.
— Куры, поди, все утонули.
— Угу.
— И дом мисс Флоры снесло, — сказала девочка.
На соседском дворе уцелели только деревья, дома будто и не бывало.
— О господи!
— Сами-то они где?
— Кто ж их знает.
Мужчина спустился с пригорка и в нерешительности остановился.
— Тут где-то дорога проходила.
Но сейчас никакой дороги не было, лишь застывшая рябь желтого ила.
— Том! — позвала женщина. — Гляди, что от наших ворот осталось.
Одинокий столб лежал наполовину занесенный илом. На нем, словно указатель, торчала ржавая петля. Том снял ее и зажал в руке. Зачем она ему, он и сам не знал. Подержав немного, бросил ее и сказал:
— Ладно, пошли. Посмотрим, что там у нас.
Хибарка стояла в низине, и грязь там еще не затвердела.
— Мэй, дай-ка мешок с известкой, — попросил он.
Шлепая по грязи, он обошел дом и посыпал землю. Когда он вернулся, мешок был почти пуст, остатки он вытряхнул на крыльцо. Известковая пыль, оседая, заблестела на солнце.
— Теперь небось быстрее подсохнет, — сказал он.
— Осторожнее, Салли, под ноги смотри! — крикнула Мэй дочке, — а то поскользнешься, упадешь. Слышишь, что говорю?
— Слышу, мам.
Ступеньки все унесло водой. Том на руках поднял жену и дочку на крыльцо. Они постояли у приоткрытой двери. Перед уходом Том запер ее. Впрочем, чего тут удивляться. Пол на крыльце покоробился, доски вздыбились. Стены снизу окрасились в желто-бурый цвет, сверху, как и раньше, были серыми. Дом стоял жутковатый, таинственный, казалось, вот-вот перед ними появится домовой. Замычала корова.
— Привяжи ее к перилам, Мэй.
Мэй медленно, с отсутствующим видом привязала корову.
Войти в дом сразу не удалось: заело дверь. Тому пришлось как следует приналечь плечом. В комнате было тихо, темно, пахло сыростью и илом. Окно покрыто грязью, лишь сквозь верхнее стекло пробивался скудный свет. На полу, под ногами, хлюпала илистая жижа. О наводнении напоминала и грязная полоса высоко на стенах. Комод лежал перевернутый, он разбух, точно утопленник. Кровать с уцелевшим матрацем, на котором нарос слой ила, была похожа на огромный гроб. В угол забились, точно ища защиты друг у друга, два искареженных стула.
