Почти как мы. Вся правда о свиньях - [18]

– Хочешь подержать?

Беру поросенка так, чтобы голова оказалась на сгибе моего локтя, а туловище – на предплечье, т. е. почти как младенца. Малютка звуков не издает, но явно страшно напуган. Тельце трясется, под ребрами колотится сердце. Легонько поглаживаю его по спине и под голой кожей ощущаю позвонки. Недели не прошло, как я был с женой в больнице на партнерских родах и на свет появился мой сын. Вероятно, именно поэтому меня охватывает такой прилив нежности к новорожденному поросенку – созданию, напоминающему человека. Пытаюсь стряхнуть наваждение, думая: «Я тебя съем», но не могу это проговорить даже мысленно.

Подобно Алисе в Стране чудес, мне вдруг сложно стало отчетливо различить ребенка и поросенка. Только у Алисы все было ровно наоборот. В сцене на кухне Герцогиня дает Алисе покачать младенца. Та берет его и решает выйти на свежий воздух, но, как только она покидает кухню, младенец вдруг тихонько хрюкает. Алиса всматривается в его лицо и с удивлением замечает, что оно постепенно начинает приобретать черты свиного рыльца: «Алиса уже начала подумывать о том, что с ним делать, когда она вернется домой, как вдруг он опять захрюкал, да так громко, что она перепугалась. Она вгляделась ему в лицо и ясно увидела: это был самый настоящий поросенок! Глупо было бы нести его дальше. Алиса пустила его на землю и очень обрадовалась, увидев, как весело он затрусил прочь»[70][71]. А мне вот опустить пятачка непросто.

– Вид у тебя, как будто домой забрать хочешь, – усмехается Лейв.

Его слова наводят меня на мысли о том, что я читал о Папуа – Новой Гвинее. Нигде свиньи не ценятся так высоко, как там. Там заботятся обо всем приплоде, в том числе о тех поросятах, которые сами бы не выжили. Если в деревне есть кормящие женщины, поросят прикладывают к их груди, как детей.

– У меня жена как раз грудью кормит. Может, и его бы подняли!

Мы смеемся, и, кажется, от той напряженной атмосферы, которая окружала нас во дворе, не осталось и следа.

– Вопрос только, что вы через полгода с ним делать будете, – отвечает Лейв.

И он, разумеется, прав. При рождении поросенок весит в три раза меньше младенца. Через шестнадцать недель младенец весит около 7 кг. Поросенок в то же время переваливает за 70 кг. Как раз с такой скоростью набирал вес питомец, которого завели Стив Дженкинс и Дерек Уолтер из Канады, – взрослый полугодовалый минипиг, как они думали. Очень скоро стало очевидно, что их нагло надули. Через год вес свинки подбирался уже к 200 кг. Тем не менее пара настолько привязалась к своей Эстер, что не могла не оставить ее у себя: теперь 285-килограммовая свиноматка живет у них в гостиной[72]. Спрашиваю Лейва и Эйрика, брали ли они когда-нибудь поросенка в дом как питомца, чтобы поиграть с ним.

– Свиньи для нас – домашний скот. Не надо с ними миндальничать, – получаю прагматичный ответ.

Сентиментальный настрой вдруг куда-то улетучивается. «Домашний скот»? А что, собственно, отличает сельскохозяйственных животных от питомцев? Это все, конечно, тонкости языка, социальные условности, только и всего, однако замечание Лейва обнажает что-то куда более важное. То, для чего мы используем животных, влияет на то, как мы их классифицируем, а то, как мы их классифицируем, определяет то, как с ними обращаемся. Из-за одного лишь слова мы можем превратить свиней в единицу промышленного производства, перестать видеть в них живых существ, – есть их, наконец.

Опустив поросенка на пол, замечаю одного из его братьев. Будучи раза в два меньше остальных, он беспомощно копошится в углу отсека.

– Из этого, похоже, ничего не выйдет, – говорит Лейв. В его голосе проскальзывает нотка сочувствия.

Далёко от Ярена до Новой Гвинеи.

По дороге домой за рулем то и делаю кашляю, будто все еще вдыхаю свиной дух. Сворачиваю на заправку купить бутылку воды. Пока расплачиваюсь, замечаю недвусмысленное выражение лица продавщицы. Хорошо ее понимаю: очевидно, что я весь провонял. Открываю бутылку, выходя из автоматических дверей, и тут же залпом выпиваю. Чувствую себя получше, но в горле все еще першит, и при каждом сглатывании ощущаю навязчивый привкус. Хочется выйти на свежий воздух, вдохнуть поглубже, проветриться.

Уезжая с фермы, я договорился с хозяевами, что буду еще не раз сюда возвращаться, поскольку хочу получше узнать свиней и научиться за ними ухаживать. А передышка нужна, чтобы совершить экскурс в те времена, когда люди и свиньи еще жили под открытым небом. Если и был когда-то намек на равенство между нами, то только тогда. Ехать предстоит совсем недалеко – немного на север по той же равнине.

Глава 5 Сами себя одомашнили

С клоны скалы поросли дубами, нависающими над входом в темнеющую пещеру. Она не слишком велика: три метра в высоту, пять в ширину и девять в глубину. И тем не менее пещера Вистехула в Северном Ярене дает наилучшее представление о жизни пещерных людей в Норвегии. Проход настолько округлый и правильный, а сама пещера так удачно расположена у южного края песчаного берега, что она кажется рукотворной. Гигантская плита сверху образует над входом защитный козырек, в свою очередь не давая усомниться в этом. Однако единственное, к чему приложил здесь руку человек, – стриженый газон и информационный стенд у тропинки. Сотни тысяч лет в морских водах о скалу бились песок и осадочные породы, затем море отступило и пришли люди.