Почтальон (Управдом-2) - [8]

— Обычное дело, — жена Леднёва презрительно усмехнулась. Голос женщины совершенно не подходил к тому, что она говорила и как выглядела — бархатный, терпкий, затягивающий в себя, он мигом перекрывал все недостатки внешности, у Травина даже мурашки по спине пробежали. — Одумается и вернётся, не переживайте, молодой человек. У нас, женщин, в голове черте что творится, иногда нужен хороший пинок, чтобы всё правильно улеглось. Верно, котик?

— Да, — восторженно подтвердил Вадим Петрович. — Ох, Сергей, смотрите, не упустите счастье своё, хватайте, как я схватил.

Травин пообещал именно так и поступить, и решил, что пора с весельями заканчивать. Глаша, которая сюда его так зазывала, сама не появилась, не то чтобы Сергей на что-то надеялся, или планы строил, но был слегка разочарован. Не настолько сильно, чтобы расстроиться, к тому же рабочий день ещё не закончился, съёжившийся коллектив требовал присмотра, мало что там Циммерману в голову взбредёт, устроит революцию в отдельно взятом почтамте.

Он вышел на улицу, застёгивая кожаную куртку на тёплой подстёжке. Хоть погода и стояла зимняя, лучи выбивали капли из сосулек, весна настойчиво и бесповоротно вступала в свои права. В том числе и в виде луж, в одну из них Сергей наступил, отряхнул ботинок.

— Травин? — невысокий человек средних лет стоял на углу почтамта, чуть покачиваясь. От него разило спиртным

— Да.

— Сволочь ты, Травин, — незнакомец говорил с южным акцентом

— Ещё раз такое скажешь, ударю, — предупредил Сергей. — Подумай, может, спросить чего хочешь полезное?

Тот вместо ответа икнул, опёрся о стену. У него был нос с выраженной горбинкой и густые сросшиеся брови, в сочетании с низкой верхней губой и широким выдающимся подбородком они выдавали уроженца одной из закавказских республик.

Травин обошёл его, и направился к крыльцу.

— Погоди, — вдруг крикнул кавказец. — Стой.

— Что? — Сергей повернулся с предпоследней ступеньки.

Незнакомец стоял метрах в десяти, в руке у него чернел револьвер.

Глава 2

Глава 2.

Травин открыл глаза, сознание было ясным и чистым, он отлично помнил всё до того момента, когда из дула пистолета вылетела пуля. Недавно, буквально прошлым летом, его уже пытались убить, после чего он очнулся, зафиксированный в кровати сотрудниками правопорядка.

— Тогда я тоже был потерпевшим, — пробормотал Сергей, усаживаясь на слишком мягком матрасе, тот продавился почти до металлического основания. На этот раз его не привязали. — Вот что значит другой город и другие правила.

Кровати с никелированными шишечками стояли в два ряда, по шесть в каждом, широкий проход между ними был покрыт красной ковровой дорожкой. Может, весна действовала на жителей Псковского округа оздоравливающе, но кроме Травина, в палате лежал только один пациент, точнее говоря, сидел и хлебал из тарелки.

— Здорово, браток, — радостно поприветствовал он Сергея, подняв ложку. Капли супа упали на и без того грязную майку. — Ты как?

— Нормально, — Сергей не торопясь встал. В правом боку чуть тянуло, аккурат в том месте, куда летом бандит ножиком попал, дышалось тяжело, толстая повязка на лбу норовила сползти вниз. — Вроде в грудь стрелял, а болит живот.

— Это с голодухи, видать, — жизнерадостный пациент часто закивал головой. — Меня тоже крутило, как бревном завалило на распилке, а сейчас вона, жив-здоров. Эй, ты ложись, я сестричку сейчас позову.

— Я сам, — Травин покачал головой, слегка надавил на печень. Острой боли не было, неприятные ощущения чуть усилились, да и только. Ощупал лоб, залез пальцем под повязку, нащупал ссадину, — где она, твоя сестра?

— Комната ихняя справа по коридору, — сосед отставил тарелку с супом и пододвинул другую, с пшённой кашей, отломил от хлебной краюхи кусок. — А то я мигом.

— Справлюсь. День какой сегодня?

— Так ведь эта, светлый вторник, — охотно ответил пациент. — Значитца вот, разговляемся, понимаешь, пост кончился, можно и пожрать. Но лепила сказал, тебе нельзя.

— Придётся с ним серьёзно побеседовать, — Травин подошёл к двери, потянул на себя. — Я без пропитания оставаться не могу.

На самом деле есть Сергею не хотелось до лёгкого чувства тошноты. Голова внезапно начала кружиться, используя стену коридора как опору, он медленно пошёл к полуоткрытой двери. В сестринской было пусто, на сколоченном из обструганных досок верстаке стояли подносы с марлевыми бинтами и бутылочки с прозрачной жидкостью, на письменном столе, покрытом тёмным лаком, две чашки в горошек соседствовали с тарелкой, на которой лежали нарезанный маленькими кусочками серый хлеб и почти целый бублик.

— Невовремя я, — Травин развернулся, чтобы уйти, но тут к горлу подступил комок, в груди что-то сжалось, он опустился на один из стульев. Сознание норовило ускользнуть, и только напряжением воли держалось, перед глазами поплыли мушки, перекрываемые чернотой. — Что со мной твориться?

Страха смерти он не ощущал, и не из таких передряг выбирался, хотя в его время медицина тоже была не ахти какой, а уж в первой трети двадцатого века загнуться можно было от любой болячки.

В комнату не торопясь вошла совсем молодая девушка в белом халате, увидев бледного, держащегося за грудь больного, она выбежала и вернулась почти тотчас с высокой женщиной постарше. Та быстро проверила у Травина пульс, осмотрела глаза, сунула в уши дужки стетоскопа и приложила металлический кружок к груди пациента.