Почта святого Валентина - [81]
Прогнав Звонарева, который надоел в тот самый момент, как появился в дверях, Стемнин заперся в кабинете. Тени веток неслышно колебались на столе и на стене, сумрак подрагивал, и каждый раз что-то неуловимое менялось в настороженности комнаты.
Плотно усевшись за стол, Стемнин начал было писать письмо Варе, но чувства упирались и не хотели идти в нужную сторону. Вытянув из пачки чистый лист, он принялся за сценарии первого знакомства. Никто в Отделе свиданий не обращался к нему с таким поручением, однако Стемнину приятно было воображать ситуации, когда два едва знакомых человека, переполненные смутными догадками, опасениями, желаниями, впервые сталкиваются друг с другом. Почему его так вдохновляет эта тема, бывший преподаватель не задумывался. Он решил создать несколько вариантов «про запас», «на всякий случай» и весь день набрасывал стремительные строчки, насылая на половину зачеркивающие бури.
Вместо того чтобы придумывать истории для знакомых людей, он пробовал силы на вымышленных героях, задавая себе самые головоломные параметры вкусов, привычек, чудачеств. Например, знакомство заядлого футбольного фаната с любительницей японских манга, первое свидание торговца дизайнерскими пуговицами с курсанткой МВД, все свободное время отдающей занятиям дзюдо. Наконец придумав для честолюбивого логиста и сонной библиотекарши сценарий, в котором двое становятся «скорой помощью» и вынуждены спасать восьмилетнего мальчика, Стемнин почувствовал себя всемогущим. К вечеру в комнату вернулись легкость и беззаботность. Он погасил свет, вышел из кабинета и, обновленный, точно после отпуска, направился к выходу.
Немного замешкавшись в холле, куда выносили большие черные сумки с аппаратурой, штативы, серебристые зонты, шелковую ширму в китайских хризантемах, он столкнулся со Звонаревым, измотанным, но еще более счастливым:
— Эх ты, писчий червь! Такой сочный экспириенс просрать! Горячее видео, отвал челюсти! На разрыв аорты!
— Приберег бы свою аорту для жены, козлина певчая!
— Не из всех выходят монахи, мон ами.
Перешагнув через баулы, Стемнин отдал ключ на охрану и шагнул в темный двор. В промозглом сумраке переулка потерялись часы, времена года и даже пара десятилетий. Вдруг откуда-то в раструб холодного фонарного света выскользнула маленькая фигурка. Это была девушка в стеганой куртке и такой же светлой шапке с длинными, точно концы шарфа, ушами. Стемнин посторонился, давая пройти, но девушка шагнула к нему и сказала (слова вылетали легким паром):
— Вот чудеса какие! Здрасте, а я к вам и иду.
Он не сразу узнал ее.
— Хотела оставить для вас. — Она нервно расстегнула сумку и достала оттуда конверт. — Что ж, давайте лично в руки отдам. Вот и все, до свидания.
— Погодите, — опомнился Стемнин. — Вы сейчас обратно к метро?
— Нет, совсем в другую сторону.
— Проводить вас?
— Говорю же, в другую сторону. — Она улыбнулась.
— Стойте-стойте! Нет, я за вами не погонюсь. Но оставьте мне хоть телефон, вдруг у меня возникнет вопрос. Много вопросов…
— Вот уж это лишнее, — сказала она, но, увидев, как Стемнин набирает воздуха для очередного залпа, оборвала. — Ладно, запоминайте: шесть-шесть-девять-тринадцать-двенадцать.
— Я так не запомню.
— Значит, не судьба. Мне, правда, пора. — Она помахала рукой.
Он проводил глазами ее куртку и макушку шапки, которые, казалось, забрали с собой свет всех фонарей из темного Малого Галерного переулка. Судорожно дергая рукой в кармане в поисках телефона, он панически бубнил комбинацию цифр, боялся выпустить хоть одну из них.
Не дотерпев до метро, он юркнул в первую попавшуюся кофейню и достал из кармана конверт.
— Готовы заказать? — спросила официантка. — Что-нибудь принести?
— Что хотите, — ответил Стемнин. — Чай, кофе, не имеет значения.
— Есть обычная сенча, жасмин, лимонник, мята…
— Второе.
— Жасмин?
— Наверное. Простите, я немного занят.
Пожав плечами, официантка унесла свою приклеенную улыбку в сторону бара. В конверт была вложена открытка из твердого картона, изрытого ровными бороздками. К углу открытки была приклеена веревочка, на которой болтались глиняные колокольчики, каждый размером с ландышевый бутон. Непростая открытка, не копеечная, не первая попавшаяся. Глиняные колокольчики… «Вторая скрипка». По лицу Стемнина мелькнула нежная насмешка, и он прочел сначала имя, потом остальные слова и еще много раз в разном порядке.
«Здравствуйте!
Хочу попросить у Вас прощения за то, что совалась тогда. Бывает знаете немного обидно, когда тобой играют, после этого разучаешься быть искренней. Будьте счастливы.
Виктория Березна».
Неожиданность ли встречи, внезапное прощение, глиняные колокольчики на открытке, имя девушки или все вместе — душа Стемнина вдруг попала на какой-то секретный этаж бытия, о котором прежде и не подозревала. Все, что прежде мучило разладом, сходилось, разъяснялось на этом этаже. Здесь не было фальши, случайностей и зла, здесь выстраивались в совершенный аккорд бесчисленные счастливые совпадения. И эта удивительная фамилия девушки, в которой переливалась ее женственная тонкость и загадочность: свет березовой рощи, бережность, белизна. И опрятные буквы, и трогательная веревочка. «Она ранима, честность для нее важней богатства, а еще скрипка… Не первая притом… Это
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Две девушки-провинциалки «слегка за тридцать» пытаются покорить Москву. Вера мечтает стать актрисой, а Катя — писательницей. Но столица открывается для подруг совсем не радужной. Нехватка денег, неудачные романы, сложности с работой. Но кто знает, может быть, все испытания даются нам неспроста? В этой книге вы не найдете счастливых розовых историй, построенных по приторным шаблонам. Роман очень автобиографичен и буквально списан автором у жизни. Книга понравится тем, кто любит детальность, ценит прозу жизни, как она есть, без прикрас, и задумывается над тем, чем он хочет заниматься на самом деле. Содержит нецензурную брань.
Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!