Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы - [10]
Ощутив свои границы, осознав, что не все в этой жизни зависит от него, человек уже начинает «сбавлять обороты» и учиться: учиться просить помощи, укрепления и благословения.
Тот же, кто, подобно человеку эпохи Возрождения, считает себя хозяином жизни и готов воскликнуть: «Все могу, все сделаю, всего добьюсь! на край света полечу, в космос заберусь, богатым стану, достигну счастья!» — тот и будет действовать в духе этого мировоззрения. Конечно, по сравнению с таким энтузиастом, неверующим, но уверенным, что он сумеет свернуть горы, верующий выглядит заметно спокойнее и куда менее активен. Он знает: от него не все зависит.
— А всегда ли это хорошо — тихо сидеть и надеяться на Бога?
— Я думаю, что это хорошее спокойствие. Надеяться на Бога — это правильно. Но настоящую цену этой надежды и этого спокойствия может знать только тот, кто ощутил ее плоды, кто понял, что Господь не лишит доверившегося Ему того, что ему по-настоящему необходимо.
Христос, успокаивая нас, говорит: «Вы не можете сделать ни одного волоса белым или черным»[18]. «Но как же это? — скажем мы. — Ведь мы можем пойти в парикмахерскую и перекраситься в любой цвет!» Христос говорит: «Вы не можете приложить своему росту локоть»[19], то есть увеличить свой рост даже на локоть. А мы пытаемся — уменьшать, увеличивать, растягивать кости, изменять форму носа, делать другие пластические операции, вплоть до «смены пола», как бы говоря этим: «Да ничего подобного! Все мы можем!» Это логическое продолжение той самой возрожденческой установки «я — хозяин жизни!», такое «мичуринство» («Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача», — говорил этот ученый), только не над яблоками, а над человеком. А Господь напомнил нам о том, что на самом деле все, что происходит с нами, Ему ведомо и мы — в руках Божиих.
Верующий человек менее активен и более созерцателен. Его мировоззрение, размышления, созерцание и анализ должны составлять серьезный компонент его жизни. Он не должен быть бездумен в действиях, он должен просчитывать возможные риски, должен думать заранее. И ему полезно смотреть на то, как кипит и суетится «активное человечество» и что из этого получается. Тогда «гибель нечестивого» будет праведнику наукой.
Ведь у слабого духом человека может возникнуть соблазн: «Какой прок в угождении Богу? У тех, которые творят все, что хотят, все лучше, чем у меня. И не есть ли это мотив для того, чтобы и мне поступать, как они?» Эту дилемму заметили еще древние пророки: как много сил тратят праведники на то, чтобы угодить Богу, и как незаметны их дела в мире, а дела нечестивых, которые раздражают Господа каждый день, — успешны. Они ежедневно искушают Бога, но до сих пор живут! Это одна из проблем, которая заставляла праведников останавливаться перед жизнью и спрашивать Бога: почему? Почему пути нечестивых успешны, почему стада их множатся, почему в этих стадах нет ни одной бесплодной овцы или недоящейся коровы? Почему у них так все хорошо? Почему праведник часто смирен обстоятельствами жизни и унижен (в псалмах праведники называются часто «нищие земли»)? «Или Тебе все равно? — спрашивали пророки Господа, — или Ты специально так устроил и только ждешь часа, чтобы поставить все на свои места, испытывая веру и терпение праведных?»
На самом деле человеку лучше понаблюдать за этой активностью неправедных снаружи, «сидя на красивом холме»[20] и глядя на это все внимательным оком. Посмотреть, чем она заканчивается.
В псалмах царя Давида есть такие строчки: «Праведник умоет руки в крови грешника»[21]. Это не буквальное выражение, его надо понять в духовном смысле. Руки — это образ деятельности, кровь — образ погибели. И когда праведник увидит нечестивого умирающим, он «умоет свои руки его кровью», то есть он очистит свою деятельность опытом его погибели. Он не будет повторять путей нечестивого, видя, куда они того привели.
В конце концов, человек без веры действует по очень ограниченным векторам движения. Основных вектора три. Во-первых, это самолюбие, желание выделиться и прославиться, иметь повод сказать: «Я — лучше всех!» Затем — сребролюбие: «Хочу иметь все!» (человеку всегда и всего мало). И наконец, сластолюбие, желание удовольствий. Трудно выдумать что-нибудь новое для того, кто действует в жизни без веры.
Кстати, к славолюбию и некой жадности — впечатлительной, интеллектуальной жадности — может относиться, например, стремление как можно больше увидеть, узнать, когда человек, скажем, ставит себе целью объехать все страны мира и собрать в своем паспорте штампы всех таможен. Есть такие люди, это факт. Что здесь? Безусловно, жажда впечатлений, жажда приобщиться к богатствам и царствам всего мира, и некое тщеславие, повод похвалиться, превознести себя на фоне тех, кто нигде не был, либо был, но не везде. И человек этим может плениться, и тогда начинается гонка — за восточными сладостями, персидскими коврами, чикагскими небоскребами, африканскими саваннами, таиландскими удовольствиями… Это, по сути, и есть та похоть очей, которой лукавый соблазнял Иисуса Христа на горе искушений, показав Ему все царства мира во мгновение ока…
