Почему я ненавижу фанфики - [86]

— Зачем ты это сделал?

— Затем, что с тобой по-другому не мог.

— Со мной? — Никита всё ещё на него не смотрел. Нет, не боялся. Страха вообще не было. Только растерянная усталость.

— Я знаю, что ты действительно хотел умереть.

И только тогда он повернулся. Наверное, потому, что Лёша разбил очередной шаблон. С ходу и вдребезги.

— И как ты только догадался?

— Ты не понимаешь, да? Есть люди, которые совершают суицид, чтобы их спасли. Ты спасаться не хотел.

— Мне стоило быть более изобретательным. Хотя бы отбросить сентиментальность.

— Я рад, что ты не отбросил. И что взял трубку.

— Сопливый нытик, — брезгливо прошипел Никита. — В следующий раз выброшу сотовый.

Лёша прикусил губу. Затем протянул руку и взял Никиту за нервно елозящие по бинтам пальцы — за самые кончики, за подушечки. Коснулся едва-едва.

И проняло. Передернуло, как от холодного ветра.

Он знал. Никита только сейчас понял, что он знал всё это время. Сначала дал ему коктейль, а потом, сотни раз…

— Прости. Но ты в моей жизни такой один, — неожиданно откровенно сказал Лёша. — Я действовал эгоистично. И за это прошу прощения.

— Не дадут отдохнуть, — фыркнул Никита, постепенно втягивая всю руку Дементьева в свою, одному ему понятную игру прикосновений.

Пальцы были странные. Хотя и очень надёжные, по-мужски крепкие. Руки, которым часто приходится держать что-то металлическое, с особыми тонкими мозолями.

— У меня предложение. Позволь мне распорядиться твоей жизнью?

— Что?

— Я либо спасу… либо убью. Это тебя устроит?

— Спасёшь? — голос звучал насмешливо и ехидно, но Никита смотрел тяжело, с пониманием. — Как, например?

— Сломаю, — ответил Лёша.

Можно было бы рассмеяться, если бы он не выглядел таким жутко серьезным.

— Терять мне уже нечего, — ответил Никита.

— Мне есть, — тихо добавил Дементьев. — Мне — есть…

Они замолчали, потому что тишина оказалась необходима, как воздух. Никите казалось, что без тишины он задохнется и просто потеряет сознание. Может быть, так было бы легче.

— А если ничего не получится? — наконец, решился спросить он.

— Тогда я помогу тебе умереть.

Лёша наклонился и тронул его руку носом, будто какой-то дворовый пес.

Пожалуй, он впервые в жизни так нагло врал.

========== 28 - Спэшл: притирка (Данька/Костя) ==========

Комментарий к 28 - Спэшл: притирка (Данька/Костя)

Таймлайн спэшла – на день раньше, чем в эпизодах с Никитой и Лёшей.

Психическое давление.

Сами по себе эти слова не вызывают каких-то ярких эмоций. Это вам не «ампутация обеих рук» или «клиническая смерть», от которых за километр веет нешуточным кошмаром. Давление так давление. Не так уж и страшно.

Но утром субботы мне посчастливилось прочувствовать Истинное Психическое Давление во всей его тяжести и опасности.

Карие глаза горели чудовищным негодованием. Скажем так, «чудовищное негодование» тоже так себе устрашающее описание, но в моём случае оно пророчило скоропостижную гибель от бритвенно-острых зубов в ближайшие десять минут. Не самая приятная перспектива, особенно когда ты юный долбоёб в расцвете сил, правда?

— Дай. Лапу, — терпеливо повторил я, бросив все свои ментальные, моральные и аморальные силы на борьбу с чудовищным негодованием и психическим давлением. — Лапу. Твою лапу. Мне. Иначе я не дам тебе котлету. Поняла?

Негодование сгустилось вокруг напряженной мрачной морды Марго и едва не полилось ядом на мою выставленную в ожидании ладонь. Рита стала поглядывать так, что наружу показались адовы белки глаз — верный признак надвигающегося пиздеца.

Но на меня этот приёмчик уже не действовал. Я жил с ней бок о бок на протяжении полутора месяцев и давно ощутил на себе все способы влияния на впечатлительного Даньку. С ним это всегда работало. Безотказно. Привычные схемы, так сказать. Со мной — нихуяшечки подобного.

— Лапу, Рита.

Туча сгущалась. Я был непреклонный и упрямый, Рита была голодная и упрямая, мы были очень напряжены и выясняли отношения. Так что на появившегося в кухонном проходе сонного Даньку никто внимания не обратил.

— Ты опять? — хрипловато уркнул он. — Она не даёт лапу. Смирись уже.

— Не лезь, зайчик, — отрезал я, не отводя взгляда от глубоких Ритусиных зрачков, злобно пульсирующих под тяжестью огненных бровей. Она была настолько умна и настолько против подачи лап, что по тёмным радужкам едва не крутилась бегущая строка: «Иди. В. Жопу. Костя. И дай котлету».

Я проецировал ей в ответку: «нет лапы, нет котлеты».

На том и зациклились, собственно.

— Любишь ты ходить по лезвию, — поэтично заявил Данька, включив чайник и усевшись на стул. Краем глаза я заметил, что он был в одних камуфляжных шортах, весь из себя выспавшийся, теплый и расслабленный. Взял из вазочки имбирную печеньку моего производства и загрыз её, скептически рассматривая нашу безнадёжную композицию.

Тогда я решил воздействовать на Риту по-новому.

Я встал. Открыл сотейник. Извлек котлету. И начал делать вид, что собираюсь съесть её прямо на напряженно выпученных собачьих глазах.

Данька чуть не поперхнулся от такой безрассудной, отчаянно-рискованной наглости.

— Лапу, — сказал я Ритусе. Та насупилась ещё больше. Шерсть между ушей наэлектризовалась. Она пыталась отжимать, как делала это раньше, когда я ещё не был частью стаи. Но гонору было куда меньше, всё-таки кормильца лучше не травмировать. Тем более, ей жуть как нравились мои котлеты. Ради них она была готова искать иной подход.