Почему ты меня не хочешь? - [2]

Будь я в полном отчаянии, я бы, наверное, согласилась на рыжеватого блондина или шатена тициановского оттенка, как еще иногда называют себя рыжие. Но Фрэнк – он же не просто рыжий. Фрэнк – оранжевый, как апельсины, которые он сейчас давит. Такой рыжий, что глаза режет. На фоне его волос даже морковка кажется бледной.

Но проблема не в его шевелюре. За что я действительно терпеть не могу рыжих, так это за цвет их волос не на голове.Знаю, это уже клиника, и понимаю, насколько ужасно это звучит, так что не утруждайтесь вопросами вроде “А что будет, если вместо слова “рыжие” ты поставишь “чернокожие”?”. К тому же чернокожие парни, к своему счастью, не страдают рыжеволосостью.

Будь дело только в шевелюре, я бы могла заставить своего рыжего любовника носить шляпу или остричься налысо. Конечно, макушка у него немного отсвечивала бы золотом, но без очков я бы этого, может, и не заметила. Нет, дело в волосах на остальных частях тела. Рыжие волоски на груди, руках, ногах и – вот самое ужасное – рыжая поросль под мышками,влажные и волнистые от пота завитки после бурного секса... и еще волосы на лобке. Огненно-рыжие, оранжевые волосы на мужском лобке. Этого я просто не могу вынести. У кого-то рвотный рефлекс вызывают мужчины с волосатой спиной или с женственными ягодицами (поверьте на слово – картина так себе), кто-то рыдает при виде маленького пениса. Или – не дай бог – мужчина с грудью второго размера. А я вот не могу думать о сексе с рыжим лобком. No pasaran!

Но, к несчастью, и это еще не все. Есть у меня и другие претензии к Фрэнку, от которых я не могу так же шутливо отмахнуться, как от рыжей шерсти на его теле. Фрэнк, кроме всего прочего, еще и крайне неразборчив в связях. Меня это и восхищает, и смущает одновременно. Он относится к сексу легко, весело, и меняет женщин так часто, что невозможно уследить за их появлением и исчезновением. При этом совершенно не тяготится чувством вины. В этом, конечно, нет ничего криминального, но стать одной из этих женщин мне бы не хотелось – не желаю быть очередной зарубкой на спинке кровати Фрэнка, не желаю, чтобы он забыл обо мне так же быстро, как охмурил.

Такая забывчивость проявляется у Фрэнка и в других вопросах. Мне известно, что у него в Ньюкасле, откуда, кстати, он родом (и, как настоящий уроженец севера, в Лондоне в любую погоду обходится без пальто), есть ребенок. Дочка, которую он никогда не упоминает и никогда не навещает. Совершенно очевидно, что у девочки есть мама, о которой Фрэнк ни разу и словом не обмолвился. А вот с этим я действительно не могу смириться и не в состоянии понять и поэтому даже не решаюсь поднять эту тему – настолько мне отвратительно думать, что он на такое способен. Так что давайте просто скажем, что Фрэнк – не мужчина моей мечты, и закончим на этом, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

Что-то я отвлеклась.

– Доброе утро, Стелла. – С лучезарной улыбкой Фрэнк протягивает мне стакан оранжевого – ну как же! – апельсинового сока. – Как спалось?

Я приподнимаю одну бровь и смотрю на него пристальным взглядом. Он правильно читает мою мысль, и его по-шотландски бледное лицо начинает заливать краска смущения.

– Так и быть, прощаю. Но с тебя подарок, – сурово говорю я.

– Букет цветов подойдет? Правда, мне кажется, я не так уж провинился, – улыбается он.

– Лучше беруши.

– Господи, – и Фрэнк закрывает лицо руками, – боже, как неловко. Прости меня, пожалуйста.

– Да ладно, – отвечаю я. – Но, Фрэнк, все время одно и то же. Если ты и дальше будешь такой... э-э-эм... шумный, то затычки для ушей мне и вправду позарез понадобятся.

– Ну ладно, – сконфуженно бормочет Фрэнк, пялясь на свои босые ноги, на которых от ужаса поджались пальцы. – Честное слово, Стелла, я не знал, что этим все закончится, иначе...

– Иначе – что? Что иначе, Фрэнк?

– Ну, пошли бы к ней или еще куда-нибудь.

– Да ведь ты вечно их к себе приводишь. Они что, все бездомные? Ладно, надеюсь, результат того стоил. Удался? – Я залпом выпила сок и теперь стою у кофеварки. – Кофе?

– Да, пожалуйста. Что удался?

– Секс, Фрэнк. Секс удался?

К моему великому удовольствию, Фрэнк уже совсем красный. И в сочетании с мандариновыми волосами над пылающим лицом похож на модный в конце девяностых яркий кардиган в терракотовой гамме.

– Стелла, ангел, ты не должна задавать подобных вопросов, – бубнит он, пытаясь не заикаться. Трясет головой, мучительно старается придумать что-нибудь в ответ, затем выдает: – Я же хороший мальчик из католической семьи!

– Перестань говорить со мной как с мамочкой. Во-первых, ты не мальчик: еще недавно тебе было тридцать пять, я знаю – смотрела в документах. Во-вторых, с католичеством это все как-то не очень вяжется.

– Стелла! – прерывает меня Фрэнк.

– А в-третьих, – повышаю я голос, – в-третьих, Фрэнк-и-и-и, нет ничего хорошего – ни католического, ни даже мальчишеского – в том, чтобы кончать женщине на лицо.Хорошая минетчица, а? Давно с ней знаком?

Фрэнк с размаху ставит стакан на стол, расплескав сок.

– Черт возьми, Стелла! Нельзя ли поуважительнее?!

– Можно подумать, ты уважительно относишься к женскому полу!