Почему он нас уничтожал? Сталин и украинский голодомор - [44]
Сравнительно немногочисленные исследователи, стремящиеся подходить к прошлому без коммунистических или антикоммунистических критериев, довольно успешно работают над пересмотром концептуальных принципов истории советского строя. В исследованиях им помогает отсутствие давления со стороны государственных органов и открытость архивов.
Тридцать третий год нельзя назвать «белым пятном», о голоде знали все. В конце 80-х годов, когда информация о преступлениях сталинской эпохи начала лавинообразно нарастать, она воспринималась в обществе по-разному. Немало граждан не могли совместить в своем сознании сформированное с детства положительное отношение к советской власти с утверждениями о том, что эта власть осуществляла террор голодом, то есть сознательные действия, специально рассчитанные на истребление населения голодной смертью.
Изложить набор исторических фактов в их последовательности намного легче, нежели исследовать влияние тех или иных событий на сознание человека. В распоряжении историка мало источников, с помощью которых можно изучать сознание — индивидуальное и коллективное. История советской Украины уже хорошо изучена под углом зрения описания событий, в том числе и Голодомора. Но мы мало знаем, как менялось сознание людей в ту революционную эпоху, насколько адекватно они реагировали на террор и пропаганду, с помощью которых их загоняли в «светлое будущее».
Наряду с террором и пропагандой советская власть интенсивно использовала такой фактор влияния на население, как воспитание подрастающего поколения. В газете «День» я откликнулся недавно на 50-летний юбилей XX съезда КПСС, но не подчеркнул тогда мысль, которая очень важна в контексте этой статьи: съезд примирил с властью воспитанников советской школы. Тогда, в первые послевоенные десятилетия, выпускниками советской школы уже стали почти все граждане СССР (без населения территорий, присоединенных с 1939 года). Преступления большевистского режима, который с помощью террора и пропаганды построил в довоенные годы социалистический социально-экономический строй, стало возможным списывать на И. Сталина.
Мы (я имею в виду свое поколение) можем оценить эффективность коммунистического воспитания, анализируя собственное сознание тех времен. Еще во время обучения в университете (1954–1959 гг.) я получил доступ как профессиональный архивист к не подконтрольной советской цензуре информации — украинским газетам оккупационного периода, первым трудам о голоде 1932–1933 годов в журналах украинской диаспоры и пр. Но такая информация отталкивалась сознанием и не влияла на уже усвоенные мировоззренческие позиции.
Террором можно навязать образ жизни, но не мировоззрение. Мировоззрение — это результат воспитания и пропаганды, которые обязательно должны опираться на доступный для понимания и положительный символ веры. Кто скажет, что коммунистическая доктрина в ее пропагандистском виде не была привлекательной? Стоит перечитать очень искреннего поэта — Владимира Маяковского, чтобы понять всю ее силу.
После окончания Одесского университета я попал в Институт экономики АН УССР и увлекся советской экономической историей 20–30-х годов. Я следил и в те времена за научной литературой по профессии, которая выходила на Западе, пытался регулярно читать авторитетный среди советологов теоретический журнал «Problems of communism». Заочное общение с «украинскими буржуазными националистами» не приводило к раздвоению сознания. Наш мир отличался от Запада в глубочайших своих измерениях, то есть был цивилизационно иным. «Железный занавес» напоминал стекло аквариума, отделявшее друг от друга две разные среды. Тот наш мир был по-своему логичен и имел понятные для каждого ценности. Он был насквозь фальшивым, но именно в связи с этим мало кто мог понять его фальшь. Для меня, в частности, оставались непонятными ни причины голода 1932–1933 годов, ни причины непризнания самого факта голода советской властью. В литературе диаспоры утверждалось, что Сталин морил голодом украинский народ, но поверить в такое было просто невозможно.
Неудобно постоянно говорить о себе, но не хватает другого эмпирического материала для анализа мировоззренческой революции, произошедшей с нами. Моя личная мировоззренческая революция была ускорена исследованиями по теме голода 1932–1933 годов и прошла через два этапа. На первом этапе, длившемся семь-восемь лет, шло накапливание архивного материала, воссоздание фактической картины Голодомора. Пришлось поверить «украинским буржуазным националистам», рассказывавшим, как Сталин морил голодом украинский народ. На втором этапе отдел, в котором я работаю, осуществил в течение девяти лет системные исследования природы советского тоталитаризма при его формировании. Голод 1932–1933 годов вошел в общий контекст событий, происходивших в захваченной большевиками стране в 1918–1938 годах.
Известные историкам случаи геноцида происходили в условиях войны и касались иноэтнического социума. Общаясь с некоторыми зарубежными исследователями украинского Голодомора, я видел, что они не могут осознать возможности геноцида, осуществляемого в мирное Время и внутри собственного социума. Чтобы они поверили фактам, природу Голодомора нужно анализировать, повторяю, на более широком фоне, не отрывая это явление от целостного процесса коммунистического строительства в 1918–1938 годах.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.