Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя - [80]
Любченко: Тардье больше подходящ.
Сталин: Кто это говорит?
Ежов: Это говорит Членов. (Продолжает читать.)…интересоваться состоянием обороноспособности СССР».
Для понимания информации, оглашенной Ежовым, следует пояснить, что речь шла о людях, которые были хорошо знакомы участникам заседания. Так, Сокольников Григорий Яковлевич в 1933–1934 гг. занимал пост заместителя наркома иностранных дел, Рейнгольд Исаак Исаевич до декабря 1934 г. работал зам. наркома земледелия СССР. Аркус Григорий Моисеевич в 1931–1936 гг. занимал пост первого заместителя председателя правления Госбанка СССР, а Членов Семен Борисович был главным юрисконсультом при наркоме внешней торговли.
Понятно, что до реального осуществления так далеко идущих замыслов оппозиция должна была обрести реальную власть. Но именно в этом и состояла главная проблема. Поэтому заговорщики искали способ «убрать Сталина» и его окружение. Остановившись на этой теме, Ежов продолжал: «и вот после этого Яковлев[51] показывает: «Под моим руководством были созданы две террористические группы – одна под моим руководством, в составе Куликова[52], Яковлева и Матвеева[53] – комсомольского работника. И вторая – в лице Афанасьева и Запольского. Первая должна была готовить террористический акт на т. Сталина, вторая – террористический акт на т. Кагановича».
Сталин: А при чем здесь Рыков?
Ежов: Это Яковлев говорил.
Сталин: А Рыков при чем?
Ежов: Яковлев дает показания о том, что центр, который был осведомлен о террористических намерениях троцкистско-зиновьевского блока, сам персонально через своих членов считал необходимым перейти к методам террора. И он называет состав центра из Рыкова, Томского, Шмидта, Котова и Угланова.
Сталин: Кто он? Кто называет?
Ежов: Угланов это называет, Куликов, Яковлев.
Сталин: Об этом есть показания Яковлева?
Ежов: Да. Я читал…»
В выступлении наркома, продолжавшемся два часа, неоднократно были названы фамилии Бухарина и Рыкова. Поэтому поднявшийся на трибуну сразу после Ежова Бухарин заявил: «Я абсолютно, на сто процентов, считаю правильным и необходимым уничтожить всех этих террористов и диверсантов…».
Основную часть выступления он посвятил самооправданию: «Я никогда не отрицал, что в 1928–1929 гг. я вел оппозиционную борьбу против партии… Я в 1928–1929 гг. нагрешил очень против партии… Хвосты тянутся до сих пор. Часть людей, которые шли со мной (имеются в виду члены т. н. бухаринской школы. – К.Р.), эволюционировали бог знает куда…» Бухарин признался: «Ну, я действительно в 1928–1929 гг. против партии грешил, когда я сделал свое заявление», однако он отрицал свою последующую оппозиционную деятельность.
Но мог ли Бухарин вести себя иначе, оказавшись на трибуне в свете софитов? Нет, он не спешил записываться в ряды самоубийц. Подобную позицию занял и Рыков: «Все обвинения против меня с начала и до конца – ложь». Однако и его объяснения не убедили присутствующих. Члены ЦК были настроены воинственно. Уже 1-й секретарь Западно-Сибирского крайкома партии Роберт Эйхе, выступивший первым, заявил: «Факты, вскрытые следствием, обнаружили звериное лицо троцкистов перед всем миром… Старые буржуазные специалисты… не шли на такие подлые факты, на такие подлые преступления, на которые троцкисты толкали вредителей, – факты, которые мы вскрыли в Кемерове… Да какого черта, товарищи, отправлять этих людей в ссылку? Их нужно расстреливать! Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко!»
Остудить страсти и перевести обсуждение в более спокойную плоскость попытался Председатель Совнаркома Молотов: «…Из всего того, что здесь говорили Бухарин и Рыков, по-моему, правильно только одно: надо дело расследовать, и самым внимательным образом». Указав, что после показаний Зиновьева на суде Политбюро не спешило с арестом подозреваемых, он пояснял: «Почему мы должны были слушать обвинение на процессе в августе и еще оставлять Бухарина в редакции «Известий», а Рыкова в наркомате связи? Не хотелось запачкать членов нашего Центрального комитета, вчерашних товарищей. Только бы не запачкать, только было бы поменьше обвиняемых».
При этом Молотов практически признал щепетильную сложность проблемы: «Вы, товарищи, знаете, что по убийству Кирова все нити объективно политически были у нас в руках. Показывали, что Зиновьев и Каменев вели это дело. А мы, проводя процесс один за другим, не решались их обвинить. Мы обвиняли их в том, в чем они сами признались… Мы были сверхосторожны – только бы поменьше было людей, причастных к этому террору, диверсии и так далее».
Действительно, в момент начала Конституционной реформы в интересы руководства страны не могли входить намерения искусственно плодить количество политических противников. В этом не было смысла. Наоборот, в глазах мировой и внутренней общественности, наличие значительного количества «диссидентов» могло поставить под сомнение правильность линии, проводимой ЦК. Но, конечно, Политбюро не могло оставить без внимания информацию, представленную наркомом внутренних дел. От нее нельзя было легкомысленно отмахнуться – спустив дело на тормозах.
