Почему не иначе - [84]
Синтез — см. Синтаксис.
Синтетический. Прилагательное, произведенное от «синтез» — «добытый, полученный при помощи химического синтеза» (т. е. соединения нескольких веществ). Теперь в этот термин вкладывается значение «искусственно воссозданное природное вещество»: «синтетический каучук», «синтетика».
Синус. Такой же математический термин, как «секанс» и «тангенс». Латинское значение этого слова было «кривизна», «извилина», «лука». Могло оно означать и «бухта», «залив». Может быть, основания для присвоения этого названия станут вам яснее, если вы вспомните про одну из изучаемых математикой кривых, так называемую синусоиду, состоящую из ряда извилин.
Ситец. Поговорите с десятком людей — девять скажут, что «ситец» происходит от слова «сито»: дело в тонкости, прозрачности этой материи. Это неверно. Это слово пришло к нам из голландского языка, а голландский «sits» — переработка индийского (бенгальского) «chits» — «пёстрый». Видите, дело не в самой ткани,>; а в. ее окраске.
Скатерть. Такие слова хорошо бы загадывать как загадки: думай сто лет, не придумаешь, что «скатерть» сложено из «доска» и «тереть». Наши предки говорили сначала «доскотерть», т. е. как бы «утиральник для стола» (существует же и поднесь в народной речи, «рукотёрть» — полотенце). Если же эта история покажется вам фантастической, познакомьтесь со словом «стакан».
Скворец. С птичьими именами нелегко: большинство из них созданы в глубокой древности, а изучены они еще неважно. Данное имя образовано, вернее всего, при помощи звукоподражательной основы «сквер-», «сквор-», той же, что в украинском «скверещати» — «верезжать». На Псковщине существует глагол «шкверстись». «Она шквярется», — говорят о лягушке или курице, которые издают долгий скрипучий звук (кстати, и «скворец» по-псковски «шкворец»). Итак, «скворец» — «скрипун».
Склонение. Это калька латинского термина «дэклинацио»: «де-» — «с», «клинарэ» — «клонить», «наклонять».
Скорлупа. Разгадать это слово легче, если знать, что в самой давней древности оно звучало как «скорупа» и было производным от «скора» — «шкура», «кожа». Но затем под воздействием глагола «лупить» оно было услышано и понято как «скоролупа» — быстро снимаемая шкурка. Что это так, пожалуй, лучше всего доказывает существование народного синонима «скорлуща», явно связанного со «скоро лущить». А ведь мало кто скажет, что «скорлупа» и «скорняк» — специалист по обработке шкур — слова близкородственные!
Скорняк. Тот, кто занимается выделкой скор — так по-древнерусски назывались шкуры животных.
Скот. В «Повести временных лет», старейшей нашей летописи, про князя Ярослава рассказывается: «Начаша он скот собирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен…» Ясно, что «скот» тут означает не «животные», а «деньги». Но в других источниках читаем: «Не скот во скотех коза, а не зверь во зверех ёж…» Вот уж здесь явно: «скот» — домашние животные. Почему такая разноголосица?
В ней нет ничего странного. В латинском языке «пёкус» значило «скот», а «пекуниа» — «деньги». У греков «ктэнос» могло означать и «скот» и «имущество, состояние». Во время оно стада и были основным достоянием людей. То, что вчера значило только «животина», завтра могло приобрести значение «деньги», потому что мало-помалу живые мычащие ценности начали заменяться условными денежными значками.
Но все-таки откуда же взялось само слово «скот», что бы оно на протяжении веков ни обозначало? Этимологи обычно указывают на готское «skatts» — «деньги», на современное немецкое «Schatz» — «сокровище», «богатство» как на слова, находящиеся с нашим «скот» в соответствии. Так что же? Мы просто позаимствовали у соседей-готов это слово? Скорее, как раз наоборот. Обычно слова бывают тем древнее, чем конкретней, вещественней, проще их значение, и тем моложе, чем оно отвлеченней, умозрительней. Так как «деньги», «богатство» куда более отвлеченные понятия, чем «скот», то, видимо, славянское слово древнее германского варианта. А тогда его путь шел из славянского мира в германский, а не наоборот.
Слава. Встречается во многих славянских языках, будучи связано со «слыть», «слово» и тому подобными словами. Смысловые отношения между «слава» и «слыть» похожи на отношение между «молва» и «молвить»: молва возникает, когда все «молвят»; слава — когда кто-нибудь один «прослывет?.. Ведь в народной речи крепко живет и понятие о «дурной славе…»
Славяне. Как ни огорчительно, но мы все еще не разобрались окончательно в происхождении нашего племенного имени. По одним гипотезам, оно близко к «слава»: «славяне» — «славные, прославленные люди». Это вполне естественный способ называть себя. Индейцы — «иллины», готтентоты — «коин-коин», чукчи — «ораветланы» — все это «люди из людей», «прекрасные люди»; таково значение этих самоназваний.
Но другие языковеды возводят имя «славяне», которое в древности звучало как «словене», к основе «слово»: оно могло обозначать «владеющие словом», «умеющие говорить», в отличие от остальных «объязычных», «немых» народов. Такие самонаименования тоже не редкость среди народов мира. И тем не менее окончательное решение еще не найдено, все предложенные варианты встречают возражения. Может быть, став языковедом, вы займетесь этим вопросом? Желаю удачи!
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
На 1-й странице обложки — рисунок А. ГУСЕВА.На 2-й странице обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к очерку Ю. Платонова «Бомба».На 3-й странице обложки — рисунок Л. КАТАЕВА к рассказу Л. Успенского «Плавание «Зеты».
Рассказы из цикла «Записки старого скобаря». Словечко это Лев Васильевич Успенский всегда произносил с удовольствием и сам называл себя скобарем. За живыми узорчатыми зарисовками быта, нравов, характеров Псковщины 1917–1923 годов встают неповторимые, невыдуманные картины времени. Такой помнил и любил Псковщину писатель, живший подолгу в детстве и юности в небольшом псковском имении Костюриных (девичья фамилия матери), а позднее работавший в тех местах землемером. В этих рассказах, как говорил сам писатель, беллетристика сливается с занимательной лингвистикой.
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.