Почему не иначе - [83]
Селянка. Предоставляю слово автору известной книги «Правильно ли мы говорим?» Б. Н. Тимофееву:
«Если вам в ресторане или в столовой предложат «солянку» (мясную или рыбную), то знайте, что это исковерканное слово «селянка» (от слова «село», т. е. сельское кушанье).
Исторически это так и есть: название было придумано крепостными поварами или их господами, со значением «пища селянина», «селянская похлёбка» — так сказать, непритязательное, мужицкое блюдо!
Однако вот уже куда более ста лет, как слово «селянин» исчезло из нашего языка. Оно звучит теперь для нас как безнадежно устаревшее и малоприятное: ведь это сытые баре любили именовать так сладенько тех самых суровых русских мужиков, которых угнетали и побаивались: «любезная поселянка», «добрый селянин»… Повисло в воздухе, обессмыслилось и такое название супа-густыша. А язык, воспользовавшись тем, что такие супы готовятся обычно довольно солеными, начал превращать их старое фальшивое название в честное «солянка». Мне кажется, не стоит называть это «коверканьем» слова; это просто замена одного слова другим, вновь созданным и более осмысленным. И я не могу согласиться с выводом, который сделан этим нашим языколюбом, из его анализа: «Пора уже «солянке» снова стать «селянкой»…» Неверно! Нет смысла искусственно воскрешать слово, которое язык по вполне резонным основаниям решил убить.
Семинар. Из латинского «сэминариум» (от «сэмэн» — «семя»); буквально — «питомник», «рассадник». Говорят изредка и «семинарий», а в дореволюционное время специальные учебные заведения, где воспитывалось духовенство, назывались «семинариями»; то же слово, но в форме женского рода.
Семья. Древнее «сѣмь» означало в некоторых славянских языках «челядин», «домочадец». От этого слова «семья» образовано тем же способом, как «братья» — от «брат»; его прямой смысл был «домочадцы». Близкие слова встречаются в германских и балтийских языках.
Сентябрь. Как седьмой месяц римского года, он был назван именем, происходящим от «сэптэм» — «семь», «сэптэмбер» (ср. «декабрь», «ноябрь», «октябрь»).
Сердце. Мы считаем, что уменьшительной формой от «сердца» будет «сердечко» или «серденько». На деле же само слово «сердце» — уже уменьшительное к древнему праславянскому «сьрдь». Образованное от него «сьрдько» затем преобразовалось в «сердце», и эта форма стала основной, утратив значение уменьшительности. Корень тут не «сердц-», а «серд-»: приглядитесь к словам: «серд-о-больный», «пред-серд-ие». Будет неплохо, если вы сейчас же прочтете о слове «солнце»: между ними много сходства.
Серебро. У многих народов Европы этот металл именуется словами, восходящими к корню «арг-»: греческое «аргирос», латинское «аргентум», французское «аржан» («argeant») и т. д. А вот славяне, балтийцы и германцы употребляют для этого слова совсем иного корня: наше «серебро», латышское «сидрабс», немецкое «зильбер». По-видимому, обитатели Восточной Европы в глубокой древности заменили индоевропейское название серебра другим, которое они позаимствовали у каких-то своих, нам теперь уже неведомых, соседей, говоривших на давно исчезнувшем и неизвестном языке.
Сержант. Французы из латинского «сэрвиенс» — «услужающий» (родительный падеж — «сэрвиентис») сделали свое «sergeant» («сэржан»). Немцы стали произносить это заимствованное слово как «сэржант» и в таком виде передали его нам.
Серна. Об этом слове все важное сказано при слове «корова». Его первоначальное значение — «рогатая».
Серп. Старое как мир индоевропейское слово, буквально — «острие», «резак». Это выясняется при сравнении его с родственными словами других языков той же семьи: с латинским «сарно» — «срезаю (виноградную лозу)», с немецким «шарф» — «острый», и т. п.
Сестра. В древности, вероятно, значило «своя женщина», в отличие от невесток — неведомых, чужих женщин, приходящих в семью со стороны. По крайней мере, древнеиндийское «свасар» («сестра») — сложено из «све-» (индоевропейское — «свой») и «сор» — «женщина». Внимательный читатель спросит: а откуда же в нашем слове появился звук «т»? Это «т» фигурирует во многих наших словах: «пёстрый» (при «писать»), «встреча» (рядом со старославянским «сретенье») — и так и рассматривается как вставное.
Симпозиум. Вот весьма ученый и важный термин, означающий, как сказано в словарях, «международное научное совещание по какому-либо одному вопросу». Он распространился в нашей речи не то что на моей, по буквально и на вашей памяти — за последнее десятилетие. Занятно, что происходит он от вовсе не «учёного» и даже несколько легкомысленного древнегреческого слова «symposion» — «пирушка». Шутники эти ученые! «Пирушка по атомной физике»?!
Синий. Если слово образовано от той же основы, что «сиять», тогда оно обозначало первоначально «сияющий, блестящий»; но, возможно, оно связано с «сивый». В этом случае слово стоит ближе к авестийскому «syáva», а оно значит «тёмный», «черный». Если так, то «сияние» тут уже ни при чем. Видимо, вопрос еще нельзя считать решенным.
Синтаксис. Ряд наших книжных слов, начинающихся с приставок «сим-», «син-», — греческого происхождения: «сим-позиум», «син-таксис», «син-тез». Значение этой приставки было «со-» — «вместе»; поэтому, скажем, «симфония» значит «созвучность», «синтез» — «соединение», «сочетание», а «синтаксис» — «соуст-роение»: ведь «таксис» — «устроение», «упорядочение». Понятно, что так называется часть грамматики, занимающаяся построением предложений и самой речи вообще.
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
На 1-й странице обложки — рисунок А. ГУСЕВА.На 2-й странице обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к очерку Ю. Платонова «Бомба».На 3-й странице обложки — рисунок Л. КАТАЕВА к рассказу Л. Успенского «Плавание «Зеты».
Рассказы из цикла «Записки старого скобаря». Словечко это Лев Васильевич Успенский всегда произносил с удовольствием и сам называл себя скобарем. За живыми узорчатыми зарисовками быта, нравов, характеров Псковщины 1917–1923 годов встают неповторимые, невыдуманные картины времени. Такой помнил и любил Псковщину писатель, живший подолгу в детстве и юности в небольшом псковском имении Костюриных (девичья фамилия матери), а позднее работавший в тех местах землемером. В этих рассказах, как говорил сам писатель, беллетристика сливается с занимательной лингвистикой.
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.