Почему не иначе - [15]
«Абажур» — из французского, «абаз» — из иранского языка. Слово «абака» значило счетный прибор по-древнегречески… Слов русских по происхождению на «а» почти не существует.
В чем же дело?
У языков, как у людей, бывают неожиданные причуды. Один из них как бы «любит» начинать свои слова с такого-то звука, другой как раз этим звуком пренебрегает. Европейские языки не терпят звука «ы», особенно в начале слова, а по-турецки «липа» — ыгламур, несчастье — ыгын, нрав — ыра… Уйма таких слов в чукотском языке…
Так вот: русский язык не любит начинать слова тем звуком, который мы обозначаем буквой «а». Настолько не любит, что таких слов на «а» в нем (я говорю о литературном языке) практически вовсе нет.
А почему я выражаюсь так осторожно: «звуком, который мы обозначаем буквой»? В народных говорах много слов, начинающихся на «а»: атава, абломак, асина…
Однако пишутся все они через «о»: отава, обломок, осина… Вы уже читали объяснение этому; дело тут в особом явлении нашего языка, в его «аканье»…
Узнав все это, вы уже не будете удивляться тому, что слов на «а» в нашем словаре окажется довольно много, но большинство из них пришли в наш язык из других языков — одни с Запада, другие с Востока.
Абрикос. Конечно, это слово в нашем словарике оказалось первым чисто случайно: никаких первых или вторых по порядку слов в языках не бывает. И все же смотрите: у него, первого попавшегося нам, сложная, долгая, запутанная история.
Оно явилось три столетия назад из Голландии: оттуда привозились на Русь абрикосы. Но голландцы свое «abrikoos» позаимствовали у французов, которые зовут этот вкусный плод «abricot», переняв это название из испанского языка: там он именуется «albercoque». Что это, конец эстафеты?
Вовсе нет. Испанцы взяли имя фрукта у арабов-мавров: по-арабски «абрикос»— «аль-биркук»… Что же, значит, слово это пришло в индоевропейские языки из семитских? Представьте себе, ничего подобного: семиты-арабы, в свою очередь, пересадили его к себе из латинского языка индоевропейцев-римлян. Идет только спор, как оно образовалось у них: то ли из прилагательного «прэкокс» — «ранний», «скороспелый» (абрикосы поспевают намного раньше своих собратьев — персиков), то ли из другого прилагательного «априкус» — «согретый солнцем» (см. Апрель). Если так, «абрикос» значит «солнечный плод».
Видите, какую причудливую петлю описало это слово по миру? И мы с вами зовом абрикос абрикосом, даже не подозревая, как сложен был его путь, прежде чем оно проникло в наш язык. А ведь абрикос мог бы очень просто получить у нас имя «курага» (т. е. «сушеный абрикос», или «кайиса» — от «кайысы» — абрикос), если бы мы заимствовали название для него не с Запада, а с Востока.
Абсолютный. Это слово пришло к нам из того же латинского языка, но по куда более прямому пути. По-латыни «абсольвера» — «совершенствовать», «абсолютус» — «совершенный». Западноевропейские языки отбросили типичное латинское окончание имен мужского рода «-ус», и к нам через немцев прибыла готовая основа: «абсолют-». А мы снабдили ее нашим окончанием «-ный».
Абсурд. Когда римлянин говорил «аб сурдум», это значило: «от глухого». Почему же отсюда родилось слово со значением «нелепость»?
Вспомните старинные шутливые стихи, которые приводит Пушкин:
Вероятно, вначале и римляне имели в виду те смешные недоразумения, которые происходят при разговоре между глуховатыми собеседниками. Впрочем, вполне возможно, что термин «абсурд» появился не в Древнем Риме, а в латинском языке средневековых ученых-схоластов.
Авангард. Сравните два слова: «авангард» и «арьергард». Оба они французские. «Гард» по-французски — «стража», «охрана». «Аван» (avant) значит «спереди», «до»; «арьер» (arriere) — «сзади», «назад». У нас эти слова получили значение: «передовые» и «тыловые» воинские части на походе.
Август. Наше «август» (название восьмого месяца года) по-французски звучит так: «у». Пишется, однако, оно куда сложнее: «aout». А вот мужское имя Август французы выговаривают «Огюст», а пишут «Auguste». Все это имеет одно общее начало: древнеримское слово «аугустус» — «величественный». Оно стало в свое время титулом одного из римских императоров — Октавиана Августа. В его честь был наименован месяц август… Как видите, во французском языке оба эти имени — месяца и человека — претерпели не одинаковые изменения; у нас слово изменилось меньше. Любопытно, что до революции в русском языке употреблялось прилагательное «августейший»; в раболепной речи придворных оно означало «царский», «царственный».
Авто-. В современном нам русском языке столько слов начинаются с этого «авто-», что стоит остановиться на нем.
Это греческая приставка; ее основное значение — «само собой», «само по себе». Приставке повезло: почти во всех европейских языках она придает разным словам близкое к этому значение и теперь: «автомобиль» — «самодвиг»; «автономия» — «самоуправление»; «автомат» — «самодвиг», как и автомобиль.
Автобиография
Авторы пересказали для детей циклы древнегреческих мифов о Язоне и о Геракле.
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
На 1-й странице обложки — рисунок А. ГУСЕВА.На 2-й странице обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к очерку Ю. Платонова «Бомба».На 3-й странице обложки — рисунок Л. КАТАЕВА к рассказу Л. Успенского «Плавание «Зеты».
Рассказы из цикла «Записки старого скобаря». Словечко это Лев Васильевич Успенский всегда произносил с удовольствием и сам называл себя скобарем. За живыми узорчатыми зарисовками быта, нравов, характеров Псковщины 1917–1923 годов встают неповторимые, невыдуманные картины времени. Такой помнил и любил Псковщину писатель, живший подолгу в детстве и юности в небольшом псковском имении Костюриных (девичья фамилия матери), а позднее работавший в тех местах землемером. В этих рассказах, как говорил сам писатель, беллетристика сливается с занимательной лингвистикой.
В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.
Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.
Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.
Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.
У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.
Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.