Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [18]

В своем анализе методов ухаживания среди Бостонской элиты Тимоти Кенсли обсуждает «Союзниц», группу молодых женщин, много думавших и говоривших о практике ухаживания. В этой группе «преждевременный жест или выражение, или даже неуместный тон голоса могли быть истолкованы как обещание взять на себя обязательства, хотя ничего подобного и не предполагалось»[65].

Детальная кодификация любовных ритуалов имела одну основную цель: избежать неопределенности или уменьшить ее, тесно связав область эмоций с четкой системой знаков. Эмоции обусловливали знаки и были сами обусловлены ими в том смысле, что появление достаточного количества знаков порождало эмоции как в исполнителе ритуала, так и в получателе, и наоборот. Такая детальная систематизация и ритуализация знаков и чувств, вероятно, и создали строго регулируемую эмоциональную динамику постепенно возрастающей взаимности, т. е. плавную последовательность выражения чувств, которые, в свою очередь, порождали новые чувства как в другом, так и в себе и провоцировали их дальнейшее ритуальное выражение.

Практическая заинтересованность как страсть

В прошлом сватовство воспринималось очень серьезно, поскольку оно было самой значительной экономической операцией в жизни многих людей, особенно в жизни женщины, так как ее имущество переходило к мужу после вступления в брак. Это имело три важных последствия.

Во-первых, независимо от того, какие эмоции испытывал человек, они были организованы в рамках социальных и экономических интересов. Общепринятая точка зрения как в социологии, так и за ее пределами, гласит, что действие в своих интересах несовместимо со страстью. С другой стороны, по моему убеждению, интересы не только не противоречат страсти, но и дают толчок к ее активизации и поддержанию. Как предполагает экономист Роберт Франк, эмоции играют решающую роль в подтверждении нашей приверженности собственным интересам и в осуществлении надлежащих действий по их защите. «Страсть часто очень даже неплохо служит нашим интересам!» — пишет он[66]. Что делало эмоции в романах Остин особенно интенсивными, так это то, что они были четко ориентированы и на здравый смысл, и на интерес, которые, в свою очередь, действовали как мощные катализаторы эмоций. Это замечание можно обобщить и распространить на другие классы: поскольку брак имел решающее значение для экономического выживания, он порождал эмоциональные структуры обязательств. Это порядок, в котором страсть и интерес, будучи теоретически разделенными, могут взаимно усиливать друг друга: презрение (в случае с Дарси) или любовь (в случае Эммы и Найтли), например, служили инструментом для поддержания классовой эндогамии (заключение браков между лицами одной и той же общественной группы).

Вторым последствием вовлечения брака в экономические интересы является то, что предложение о браке часто отклонялось или принималось в зависимости от социального положения или наличия состояния. В семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом веках «родители, как правило, отвергали будущих мужей из-за того, что они были недостаточно богаты»[67]. Если в системе ухаживания, которую описывает Остин, личность как носитель самоидентичности и ценности менее уязвима, чем у современных людей, это потому что она априори обладает статусом, используя терминологию французского антрополога Луи Дюмона[68]. На самом деле, персонажи, которых Остин представляет как лишенных чувства социального места, — это персонажи, постоянно страдающие от унижений и находящиеся на грани смешного или безнравственного (например, Харриет Смит в «Эмме» или Уильям Эллиот в «Доводах рассудка»). В романтическом порядке, описанном Остин, счастьем в любви обладают только те, кто знает свое социальное место, не претендует на большее, но и не стремится к меньшему. Иначе говоря, поскольку критерии классификации людей были известны и понятны всем и так как решение о вступлении в брак явно основывалось (по крайней мере, частично) на социальном статусе, то отказ претенденту в заключении брака не зависел от внутренней сущности личности, а только от ее положения. Когда саму Остин попросили больше не встречаться с Томом Лефроем, который ухаживал за ней и которого она, очевидно, любила, она приняла вердикт без каких-либо возражений, поскольку знала, что оба они испытывают недостаток в деньгах. Когда предложение философа Томаса Карлайла в первый раз было вежливо отвергнуто Джейн Уэлш, он мог — и фактически так и сделал — связать ее отказ с его сомнительными финансовыми перспективами, а не с его личностью или привлекательностью. В противоположность этому, когда личность становится сущностной[69], когда любовь определяется как обращение к самой сокровенной сущности человека, а не к его классу и положению, любовь становится оценкой значимости человека, а отказ — отрицанием ценности его личности (см. главу 4).

Наконец, преобладание экономических соображений в процессе ухаживания и сватовства в прошлом также означает, что способы оценки были более «объективными», т. е. они опирались на (более или менее) объективный статус и ранг потенциального партнера, известный и принятый его или ее социальным окружением. Таким образом, приданое женщины определяло ее ценность на брачном рынке. «Приданое было самым важным фактором в привлекательности молодой женщины как потенциальной невесты, и, следовательно, влияло на ее будущее»