Почему любовь ранит? Социологическое объяснение - [110]

Чтобы начать понимать природу разочарования, я хочу провести различие между разочарованием как единичным случаем (встречей с человеком, не оправдывающим наших ожиданий) и разочарованием как неопределенной эмоцией, продолжающейся в течение длительного периода времени. Первое четко и ясно сформулировано и может произойти при первой встрече (это становится все более актуальным при активном использовании сайтов знакомств в интернете); второе сформировано в результате опыта, накопленного в повседневной жизни. Эти две формы разочарования отличаются друг от друга, поскольку они предусматривают различные когнитивные стили. Первая обычно связана с формированием четкого мысленного образа человека до встречи; вторая возникает из подразумеваемого сравнения своей обычной жизни с ядром обобщенных и размытых повествовательных ожиданий того, какой должна быть жизнь.

Разочарованные жизни

Каковы же факторы, благоприятствующие созданию чувства разочарования как господствующего опыта, накопленного в повседневной жизни? Я начинаю этот анализ с разграничения, сделанного Даниэлем Канеманом и его коллегами, которые утверждают, что существует несоответствие между двумя формами сознания: той, которая проживает жизнь в бесконечном потоке мгновений; и той, которая запоминает и организует опыт в формы[518]. Например, пациент А, который подвергается болезненной, но внезапно заканчивающейся процедуре, запомнит ее как более трудную, чем пациент Б, чья болезненная процедура длится дольше, но боль при этом постепенно уменьшается[519]. Это говорит о том, что для решения, является переживание приятным или нет, люди уделяют больше внимания его когнитивной структуре, а не самому переживанию. Хотя Канеман и его коллеги не делают дальнейших выводов из своего исследования, они ясно указывают на то, чем сознание, организующее опыт в заранее установленные культурные и когнитивные формы, отличается от сознания, захваченного бесформенным потоком переживаний. Способность придать опыту очертания — сформировать его в повествовании с определенной последовательностью или чередой визуальных образов — придает ему другое качество и смысл, тем самым предполагая, что для того, чтобы опыт был пережит и запомнился как более приятный, нам необходимо организовать его в культурной и когнитивной форме.

Очевидно, что проблема воображения аналогична по своей природе с той лишь разницей, что воображение организует опыт перспективно, а не ретроспективно. Если память стирает некоторые аспекты опыта и дает преимущество другим, заставляя нас помнить только те элементы, «которые соответствуют сценарию», воображение вызывает предвкушение только определенных форм и видов переживаний, тем самым отвлекая нас от других аспектов этого опыта, когда он фактически прожит, или заставляя нас оценивать его отрицательно. Поэтому разочарование — это либо неспособность найти ожидаемую (эстетическую) форму в собственном опыте, либо трудность поддерживать ее в реальной жизни. Эта трудность обусловлена тем, каким образом эти две формы сознания соединяются (или не соединяются) друг с другом. Но эта проблема, на мой взгляд, может многое рассказать нам как о природе воображения, так и о природе повседневного опыта, с которым должно справляться наше мысленное предвосхищение. В то время как давняя традиция заставляет нас с подозрением относиться к воображению и подспудно предполагать, что повседневная жизнь должна быть обустроена, я утверждаю, что не меньше внимания следует уделять структуре повседневного существования для создания большого разрыва между этими двумя формами сознания.

Несостоятельность повседневной жизни

В утверждении, что медиакультура порождает чрезмерные ожидания с помощью воображения, подразумевается, что всегда виновато воображение; «реальность» оставляет за собой последнее слово и рассматривается как окончательный критерий, по которому оценивается работа воображения. Психоанализ, например, делает «принцип реальности» кодексом, который, в конечном счете, должен управлять психикой. По словам Джеймса Джонса: «Поскольку романтическая любовь предполагает „завышенную оценку“, она со свойственной ей идеализацией влечет за собой расхождение с оценкой реальности и поэтому всегда является незрелой и опасной»[520]. Но это утверждение реального в противовес воображаемому не ставит под сомнение структуру «реального», с которой должно справиться воображение. Разочарование всегда рассматривается как результат «необоснованных ожиданий», однако структура реального, которая делает эти ожидания необоснованными, никогда не ставится под сомнение. Я бы поставила под сомнение именно предположение о том, что реальное по природе своей неизбежно испытывает недостаток ресурсов для удовлетворения воображения. Или, если это так, я бы поинтересовалась, почему.

В книге под названием «Может ли продлиться любовь?» (Can Love Last?)[521] психоаналитик Стивен Митчелл утверждает, что из опыта его практики большинство браков становятся трудными, поскольку, в конечном итоге, между партнерами угасает страсть, что он приписывает большинству людей, стремящихся одновременно обеспечить безопасность и испытать риск. Отсутствие страсти в браке обусловлено тем, как мы организуем нашу потребность в безопасности. Нередко считается, что безопасность несовместима со страстью или даже ведет к ее гибели. Но я бы сказала, что эта потребность в безопасности и/или в риске не является неизменной составляющей психики; или, если это так, то безопасность и риск принимают меняющиеся формы в различных культурных структурах. А также они являются результатом социальной организации психики. Безопасность обусловлена способностью контролировать и прогнозировать свое окружение; риск, напротив, обусловлен ощущением сомнения в собственной социальной идентичности либо в понимании, как реализовать себя. То, что Митчелл называет безопасностью, является результатом глубокой рационализации повседневной и домашней жизни, превращением в рутину задач и обязанностей, которые помогают поддерживать непрерывное ведение домашнего хозяйства.