Почему исповедуются короли - [29]

Прищурившись, столяр с явственной подозрительностью оценил искусный покрой темно-синего сюртука, белоснежную хрусткость галстука и мягкость замшевых бриджей посетителя, после чего вернулся к своему занятию. Из-под рубанка прыснули завитки древесной стружки.   

– Мы закрыты. Сегодня Господень день, неужто не знаете?

– А мне показалось, вы работаете.

– Что вам от меня нужно? Такие, как вы, не покупают мебель у простых работяг, навроде меня. 

– Говорят, вы знакомы с Александри Соваж.

Баллок отбросил рубанок в сторону.

– А-а, так вот зачем вы явились? Я слыхал, что с ней стряслось – с ней и с тем французским лекарем. Рассчитываете повесить всех собак на меня, да? – ткнул он мясистым пальцем в Себастьяна. – Зарубите себе на носу, меня в округе Святой Екатерины не было. И близко не было.

– Тогда где вы были в четверг ночью?

– Дома, спал в своей постели. Где же еще проводить ночь честному и богобоязненному труженику?

Себастьян пытливо всмотрелся в упрямо застывшие черты собеседника и заметил, как тот отвел глаза.

– Я так понимаю, между вами и мадам Соваж случился некий разлад.

– Разлад? Вот как вы это называете?! Эта дрянь убила моего брата! 

– Каким образом?

– Что значит «каким образом»?

– Хотите сказать, она отравила его?

– Я такого не говорил.

– Насколько мне известно, ваш брат умер от тюремной лихорадки в Ньюгейте. Мадам Соваж лечила его?

–  Ясное дело, не лечила! Только в тюрягу Авель угодил первым делом из-за этой настырной потаскушки. 

– Вот как? И в чем же его обвинили?

Взгляд маленьких глазок потемнел и стал жестче.

– Мне тут некогда с вами лясы точить, – пробормотал столяр и потянулся за рубанком.

– А ведь есть свидетели того, как вы слонялись возле Голден-сквер, – обронил Себастьян. – Как преследовали Александри Соваж. Как запугивали ее.

Баллок выпятил тяжелую челюсть, морщинистый рубец на щеке потемнел от красноты до гневного багрянца.

– Мне скрывать нечего. Спорить не буду, разок я выложил ей все начистоту – а что, черт подери, нельзя? Но стращать не стращал, а кто такое сочиняет, тот наглый брехун.

– И не грозили, что мадам за все поплатится?

– Кто вам об этом наплел? Она, что ли?

– Отнюдь.

Губы столяра скривились в презрительной ухмылке.

– Сдается мне, вы дамочку не за ту принимаете. Послушать некоторых, так она прямо ангел милосердия. Только далековато ей до ангела. Норов у этой стервы будь здоров. Чего уж там, я собственными ушами слыхал, как она грозилась пырнуть парня рыбным ножом только потому, что ей не понравилось, как он посмотрел на собственную жену.

Себастьян вспомнил ту неистово запальчивую женщину, которую знал по Португалии, и без труда представил себе подобную сцену.

– Я могу порассказать про нее много такого, о чем вы ни сном ни духом, – не умолкал Баллок. – Ведь у нас тут немало лягушатников обосновалось. Я наслухался их разговоров про эту мадаму – как она шлялась с армией Бонни по Испании за хахалем своим, каким-то французским лейтенантом. Не законным супружником, заметьте, а полюбовником. 

– Мне это известно, – просто ответил Себастьян.

В массивной груди Баллока глухо пророкотало злобное бурчание.

Виконт обвел взглядом мастерскую: каркасы полуготовых шкафов, штабеля пиленого леса, ряды хорошо смазанного и тщательно заточенного инструмента.

– И все-таки мне не совсем понятна причина вашей неприязни к мадам Соваж.

– Я ж вам сказал! Это из-за нее Авель попал в Ньюгейт.

– Что он сделал?

– Ничегошеньки.

– Тогда в чем она обвинила вашего брата?

– У нее и спросите, – окрысился Баллок, демонстративно поворачиваясь обратно к доске, и принялся снова и снова двигать рубанком, то напрягая, то расслабляя мускулы крепких плеч и рук.  

Себастьян смотрел, как спадают пахучими горками завитки стружки. Если бы Александри Соваж нашли с проломленной головой одну, Баллок выглядел бы наиболее вероятным подозреваемым.

Однако главной целью ночного нападения была вовсе не докторесса, а с Дамионом Пельтаном мебельщика ничего не связывало.

Логика подсказывала исключить причастность верзилы-столяра  к убийству, поскольку на ум не приходило ни одного ответа на простой вопрос: почему Баллок, буде он замешан, оставил в живых ненавистную ему Александри Соваж, а вместо этого выместил свою ненависть на ее спутнике – незнакомом  ему французе?  

И все же внутренний голос подсказывал не сбрасывать этого мужчину со счетов. От него разило злобой, маленькие черные глаза светились блеском, который Себастьян сразу узнал, ибо сталкивался с таким и раньше. Типы, подобные Самсону Баллоку, не только извлекали выгоду из своей исключительной массивности и силы; они упивались страхом, который внушали окружающим, и пользовались этим страхом, чтобы добиваться подчинения и прокладывать себе путь в жизни. Когда же запугивание не давало желаемого результата – а иногда просто в особенно ожесточенном  расположении духа, – они убивали.

И получали от этого удовольствие.

ГЛАВА 19

В пять минут одиннадцатого Себастьян стоял у ворот садов Карлтон-Хауса и наблюдал, как Камилл Бондюран, размахивая руками, целеустремленно вышагивает по Мэлл с отсутствующим выражением лица человека, чьи мысли где-то далеко-далеко. Француз облачился в плотное коричневатое пальто, а шею укутал толстым вязаным шарфом из шокирующе яркой синей шерсти. Белые облачка его выдохов медленно таяли в холодном  воздухе.