Поцелуй вдовы - [122]

Нет, не надо так думать. Надо быть оптимистом.

Джиневра проснулась около полудня и долго лежала, глядя в вышитый полог. Ставни были закрыты, поэтому в комнате царил полумрак, а единственным источником света являлся слабый огонь в камине. По крыше дома мерно стучал дождь.

Джиневра думала о ребенке, растущем в ее чреве. О ребенке Хью. Она и проснулась с мыслями о нем, как будто даже во сне подсознательно думала об этой новой жизни. Она положила руку на живот. Ребенок Хью. И ее. Ребенок, который имеет право на своего отца. Отец, который имеет право на своего ребенка. Который будет любить своего ребенка той же безграничной любовью, что и Робина. И своих падчериц.

Дверь тихо отворилась. В комнату проскользнули девочки и на цыпочках приблизились к кровати. Джиневра повернула голову и улыбнулась им.

– Мама, ты проснулась? – наклонилась над ней Пен.

– Только что. Зажги свечи.

– Я зажгу! – Опередив сестру, Пиппа схватила трутницу. – Я зажгу свечи.

Пен вздохнула и села на край кровати.

– Лорд Хью привез тебе книги.

– Я сама хотела сказать маме! – закричала Пиппа. – Я хотела сказать, что здесь был лорд Хью!

– Какая разница, кто сказал, – попыталась утихомирить ее Джиневра.

– В общем, – Пиппа села рядом с сестрой, – он сказал, что вернется во второй половине дня. Он просил передать, что любит тебя. Мы с Пен хотим знать, что произошло.

Джиневра приподнялась и села, опершись на подушки. Итак, Хью привез ей книги. Она сразу догадалась, что он хотел этим сказать. Хью готов отпустить ее, понимая, что у него нет права просить ее вернуться.

– Мама, мы хотим знать, – дергая ее за рукав ночной рубашки, настаивала Пиппа. – Случилось что-то плохое? Ты опять попадешь в тюрьму, да?

– Нет, – твердо ответила Джиневра. – Не попаду. – Она носит его ребенка. У отца и ребенка есть право друг на друга. Хью понимает, как плохо он поступил. Он понимает всю чудовищность своих подозрений. Достаточно ли этого для того, чтобы простить его? Для того, чтобы она утратила бдительность? Снова приняла его любовь? И снова зависела от его любви? Вот в чем суть.

– Это из-за болезни Робина? – спросила Пен.

– Это имеет некоторое отношение к его болезни, но мне бы не хотелось говорить на эту тему до тех пор, пока мы с лордом Хью не обсудим… кое-какие вопросы.

– Он приедет сегодня, – напомнила Пен.

– Хорошо, – согласилась Джиневра. – Тогда мы с ним и поговорим. А теперь дайте мне одеться. Наверное, уже время обеда.

– Госпожа Вулли сказала, что на обед будет рагу из зайца, которого утром подстрелил Грин, и рыбный пирог, – сообщила Пиппа, слезая с кровати. – И пирожки с яблоками. – Кажется, она считала, что между матерью и лордом Хью все уладилось.

– Какое платье ты наденешь? – спросила Пен, роясь в шкафу.

– Любое, какая разница, Пен. Серое шелковое вполне подойдет.

– Думаю, тебе не стоит надевать его, – возразила девочка. – Лучше вот это. – Она вытащила платье из бирюзового шелка с цветочным рисунком и нижней юбкой из черной тафты. Глубокий вырез и пышные рукава были отделаны кружевом.

– А почему именно это? – поинтересовалась Джиневра: она надевала его только по особым случаям. Вместо сестры опять ответила Пиппа:

– Потому что лорд Хью, когда приезжал, был очень нарядным. На нем был изумрудный дублет, чулки в золотую полоску и изумрудный гаун. Ты тоже должна выглядеть нарядно.

– Понятно, – мрачно произнесла Джиневра. – Как бы то ни было, я надену серое. Оно в полной мере соответствует окружающей нас обстановке.

Пен расстроилась, но не стала спорить.

Хью ждал вечера, чтобы ехать к Джиневре. Вторую половину дня он провел в типографиях в Чипсайде и в конечном итоге нашел то, что искал, – красиво иллюстрированный томик писем Цицерона, переплетенный в мягчайшую итальянскую кожу, с тонкой, как шелк, бумагой и украшенными золотом буквами. Уголки переплета были отделаны перламутром. Само издание, не говоря уже о содержании, было прекрасно, и Хью знал, что оно понравится Джиневре.

По его приказу книгу завернули в промасленную кожу, и он, спрятав ее под плащ, отправился в Мурфилдс. Дождь перестал, но все равно было холодно и сыро.

Сквозь ставни дома пробивался свет, над крышей вился дымок. Хью показалось, что на этот раз дом встречает его гостеприимно. Как будто знает, что его впустят внутрь.

Он стреножил лошадь и постучал.

Прошло несколько минут, прежде чем Краудер открыл дверь.

– Милорд. – Эконом поклонился и отступил в сторону.

Хью прошел в освещенный холл с ведущей наверх лестницей. Справа приоткрылась дверь, и в щель просунулось возбужденное личико Пиппы. В следующую секунду личико скрылось, и девочка резко захлопнула дверь.

Хью не смог удержаться от улыбки. Краудер принял его мокрый плащ и сказал:

– Милорд, вы найдете госпожу в комнате за двойными дверьми на втором этаже.

Кивнув, Хью поблагодарил его и стал медленно подниматься по лестнице. Кровь быстрее побежала у него по жилам, в голове застучало. Он испытывал такое напряжение, такую всеподавляющую тревогу только один раз в жизни – когда опасался за жизнь Робина. Сейчас, как и тогда, на карту было поставлено столько, что и не описать словами. Он на секунду замер перед дверью, потом повернул ручку и вошел.