Поцелуй шута - [9]

— Так как же, миледи? — настойчиво повторил он свой вопрос.

— Что как? — громко спросил сэр Ричард, выезжая вперед на своей лошади с обычным для него раздраженным выражением на лице. — Не слишком ли докучал вам этот несносный тип? Я прикажу отхлестать его кнутом, если он осмелился оскорбить вас.

Это было весьма соблазнительное предложение, и Джулиана чувствовала, что сэр Ричард был бы счастлив лично взяться за кнут. Она оглянулась на своего нежеланного попутчика, но лицо того было совершенно спокойным. Его явно не страшила угроза возможного наказания.

— Он ничем не оскорбил меня, — сказала Джулиана, сама удивившись этой почти инстинктивной лжи. Она увидела стены аббатства. — Мы собираемся остановиться здесь на ночлег? — спросила она.

— Да, собираемся. В замок Фортэм мы приедем завтра к вечеру, если Господь пошлет нам хорошую погоду. Нам оказана честь сопровождать настоятеля монастыря отца Паулуса, который собирается почтить своим присутствием замок Фортэм во время Святок. Джулиана взглянула на паланкин.

— Возможно, святой отец захочет путешествовать в паланкине. Тогда я бы с удовольствием поехала верхом.

Ричард издал короткий издевательский смешок.

— Ничуть не сомневаюсь в этом, миледи. Этот тип способен даже святого довести до сумасшествия. Если я смогу достать еще одну лошадь, то остаток пути вы поедете верхом. Но ничего не могу обещать.

Звон бубенчиков возвестил о том, что мастер Николас выбрался из паланкина, и Джулиана невольно напряглась.

— Вы всегда можете связать меня и заткнуть мне рот кляпом, — предложил он учтиво.

— Не думай, что я этого не имею в виду. Стоит только леди Джулиане сказать хоть слово…

Она не могла этого сделать, но мысль была весьма соблазнительной. Джулиана посмотрела на шута из-под полуприкрытых век.

— Меня учили проявлять милосердие к убогим, сэр Ричард, — сказала она. — Тем более мастер Николас, несмотря на его умственную неполноценность, такой же добрый христианин, как и все мы.

Звон бубенчиков сопровождал некий подозрительный звук, который можно было бы принять за покашливание, но, возможно, это был подавленный смешок. Джулиана не стала ничего выяснять, напротив, она поспешила отойти от этого несносного человека как можно быстрее.

— Если бы я могла где-нибудь уединиться, чтобы привести себя в порядок?..

Один из пухленьких, облаченных в длинную рясу монахов выступил вперед и сказал с поклоном:

— Окажите честь нашему дому, миледи.

— Я поужинаю сегодня с настоятелем, брат Бэрт, — заявил сэр Ричард. — Уверен, что леди Джулиана предпочтет отдохнуть в одиночестве.

Она подумала, что предпочтет что угодно, лишь бы не общество шута, а потому просто кивнула.

— А мастера Николаса устройте где-нибудь в безопасном чистом местечке, — продолжал отдавать распоряжения сэр Ричард.

— А мастер Николас проведет этот вечер в покаянии, — произнес Николас соответствующим этим смиренным словам тоном. — Я буду спать на соломе возле алтаря, поближе к своему Спасителю.

Брат Бэрт улыбнулся ему сияющей улыбкой, сэр Ричард подозрительно прищурился и с сомнением посмотрел на покорно склоненную голову шута.

Впрочем, Джулианы это все больше уже не касалось. Комната, которую ей предоставили, была маленькой, строгой и чистой, и Джулиана поспешила растянуться на узкой жесткой кровати, чтобы дать отдых своему затекшему телу. Ей не хотелось спать, она не чувствовала голода. Она просто лежала, безразлично глядя в сгущающийся сумрак.

Единственным звуком, долетавшим сюда, был густой колокольный звон, сзывающий монахов на вечернюю молитву. Здравый смысл подсказывал Джулиане, что ей стоит присоединиться к ним, но страшная усталость, сковавшая члены, молила остаться в постели и не двигаться. К тому же Николас ведь сказал, что он проведет всю ночь в молитвах. Одна только мысль о том, что ей придется обращаться к Богу в то время, как шут будет смотреть на нее своими странными, колдовскими глазами, вызывала в ней панику.

А она нисколько не сомневалась в том, что Николас будет смотреть на нее, просто потому, что знает — это ее тревожит. На самом деле, он был очень странным созданием. Его присутствие действовало на нее так раздражающе, что ей некогда было подумать или погоревать о своей печальной судьбе. Ее мирная, спокойная жизнь внезапно рассыпалась на куски, а у нее нет ни минутки, чтобы поплакать об этом. Впрочем, это, конечно, только к лучшему. Еще ребенком Джулиана хорошо усвоила, что рыдания и сетования на судьбу не приносят ничего, кроме головной боли да помятого, распухшего лица.

Ужин ей принес брат Бэрт. Еда была совсем простая: сыр, темный хлеб и медовый эль. Но при виде ее Джулиана поняла, что проголодалась.

— Поешьте, дитя мое, — сказал монах. — Мне велели принести тарелки обратно в трапезную, когда вы поедите, а наш добрый настоятель не любит, когда его приказы не выполняются. Если вы хотите, я подожду снаружи.

— Прошу вас, составьте мне компанию. Могу ли я вам предложить что-нибудь…

— Я уже поел, миледи. К тому же настоятель постоянно упрекает меня за то, что я ем слишком много.

И хотя впечатляющие размеры живота брата Бэрта не позволяли оспорить подобное утверждение, все же Джулиане не понравилось, что кто-то может так обижать доброго старика.