Поцелуй льва - [34]

Кто это сделал? Этот вопрос волновал всех и каждого. А особенно нас с Богданом. Если бы знать, кто это сотворил, мы бы донесли директрисе и получили бы награду. Мы бы доказали свою преданность пролетарской революции и наше будущее было бы обеспечено.

Вернувшись от директрисы, наш учитель торжественно объявил, что следующие два занятия будут политинформацией. Началась с выражения глубокого уважения и безусловной преданности нашему осквернённому Вождю. Далее учитель начал проклинать виноватых, которых назвал «хулиганами, диверсантами, иностранными агентами и врагами народа».

Он «обрабатывал» нас, взывая к чувству долга и преданности пролетариата, а в конце ― к нашему славному будущему. Мы мрачно сидели, возмущаясь преступлением совершённым против нашего Вождя. Все согласились с учителем, когда в конце он громко и так убедительно, как мог, крикнул: «Мы проучим этих мерзавцев! Мы отрубим их грязные руки!»

Потом нас, как и остальные классы, повели в спортзал. Перед нами, вдоль противоположной стены, стоял длинный стол. За ним посередине сидела директриса в окружении партийного руководства и людей в форме, один из которых выглядел как генерал НКВД.

Они посмотрели на нас в гнетущей тишине. Внезапно Боцва встала и, подняв стиснутый кулак, выкрикнула: «Да здравствует наш любимый Вождь ― товарищ Сталин!»

Мы заколдованные, все одноголосно ответили: «Да здравствует! Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует!»

Голос директрисы эхом отбивался от стен спортзала, когда она упрекала учеников и учителей за недостаточную бдительность к врагам народа. «Среди нас ―враг!» ― крикнула она и все начали оглядываться ― где бы он мог тут быть. В спортзале было свыше пятисот человек. Я вздрогнул, ведь каждый из нас был потенциальным врагом народа, за исключением директрисы, которая была вне подозрений. Хотя… Судя по тому, как на неё посмотрел генерал НКВД, что сидел правее, для него она была главным подозреваемым, ведь Вождя осквернили в её школе.

Далее выступал председатель КП во Львове. Он был приземистым и сутулым, говорил резко, стуча кулаком по столу так, словно тот был в чём-то виноват.

Его круглое бордовое лицо, которое пани Шебець называла «типичная морда российского мужика», казалось, вот-вот взорвётся. Он говорил на русском языке, который я уже понимал свободно, но из-за его ужасного акцента не очень хорошо его понимал. Понятно было только то, про что уже говорила и директриса: «Классовые враги не спят! Будьте бдительны! Сообщайте о тех, кто провинился! Для врагов народа никакое наказание не может быть суровым!»

Свою речь он закончил фразами «Да здравствует пролетарская революция!», «Да здравствует великий Сталин!», «Ура великому гению товарища Сталина!», «Ура нашему любимому товарищу Сталину!», «Слава товарищу Сталину!» Каждому из этих лозунгов яростно аплодировали. А после его последней фразы «Смерть врагам народа!» аплодисменты сотрясали школу до самого основания. В это мгновение я понял весь размах нашего с Богданом поступка: мы ― враги народа. К счастью, это чувство быстро прошло, и когда выкрики «Смерть врагам народа!» стали оглушительными, оно развеялось как дым. Врагами народа были «ОНИ», и не важно, кто они, откуда, какие. Они были в наших домах, в школах, на фабриках, в кабинетах. Они могли быть будь кем и будь где. Даже генерал, который распространялся про «ядовитых червей», мог оказаться одним из них, и тогда ему не избежать заслуженной судьбы.

Когда выкрики «Смерть врагам народа!» стихли, по подсказке директрисы, мы подняли стиснутые кулаки и запели «Интернационал» ― пролетарский гимн.

Когда засыпает совесть, просыпается зло.

ЧЁРНЫЙ ВОРОН

Чтобы не возбуждать подозрений, после осквернения статуи нашего Вождя, мы с Богданом продолжали обычную ежедневную работу, как обыкновенные старательные девятиклассники. Мы регулярно посещали занятия, даже при плохой погоде, когда остальные наши одноклассники опаздывали или вообще не приходили. Мы чрезвычайно тщательно готовились и могли ответить на любой вопрос учителя.

Как «активисты» мы дважды в неделю посещали курсы «Военной подготовки», где изучали топографию, стрельбу и учили оказывать первую помощь. После надругательства над статуей Вождя, которую увезли ночью после общего школьного собрания, политинформация стала обыкновенным делом в нашей школьной жизни, неразрывно связанной с другими предметами.

Если до освобождения, полтора года назад, учебный день начинался с молитвы, то теперь учителя ежедневно распространялись про «научный социализм», исторические достижения наших вождей и вклад «великого российского народа» в пролетарскую революцию. Нам говорили, что без научных достижений «прогрессивных сыновей» этого народа нельзя даже представить современную математику, физику и химию. Но более того, славное будущее, которое мне и Богдану обещала директриса, было бы просто утопической мечтой без Октябрьской революции 1917 года.

Обычно уроки оканчивались осуждением врагов народа, призывами к бдительности и угрозами сурового наказания тех, кто надругался над статуей.

Однако неделя за неделей, слыша «Мы проучим их!», «Мы отрубим их грязные руки!», я начал терять интерес к учёбе. Делая вид, что вроде слушаю, в мечтах я был далеко от класса, от города, даже часто на другом континенте. Я любил развлекаться, вспоминая приключения Тарзана или путешествия Гулливера. Затерявшись в джунглях, я баловался с обезьянами, а выплыв поле кораблекрушения, загорал на безлюдном острове под тропическим солнцем.