Поцелуй креста - [6]

Наконец, машина остановилась и мне помогли из неё выйти. Сняли повязку. Я стоял на каменной площади, окружённой высокими стенами. Против меня высилась церковь, хозяйственный постройки, несколько отдельных домиков и дом типа общежития. Все понятно. Монастырь. Только зачем мне закрывали глаза? Неизвестных монастырей в Испании уже не было.

Откуда-то со стороны ко мне подошёл монах в темно-коричневой рясе с капюшоном, надвинутом на глаза и подпоясанном верёвкой. Из-под рясы виднелась босая нога в простом сандалии. Никак капуцин. Капюшонщик. Их название от итальянского слова cappuccini – капюшоны. Результат раскола францисканского ордена. Собственно говоря, францисканцы уже давно разделились по имущественному принципу. Так называемые конвентуалы живут на установленные папой доходы, а другие – обсерванты – следуют изначальному францисканскому идеалу абсолютной бедности и живут за счёт случайных пожертвований. Их церкви почти лишены убранства. В общежитии братья ведут самую суровую жизнь, а братья-миряне должны собирать милостыню.

– Сеньор, прошу пожаловать за мной, – монах повернулся и пошёл к небольшому домику слева от храма.

В одной из комнат домика за письменным столом сидел мужчина в монашеской рясе с надвинутым на глаза капюшоном.

– Здравствуйте, сеньор Казанова, – на испанском языке произнёс монах. Голос его мне был знаком и в то же время незнаком. Могу спорить на что угодно, но это был Мюллер. Только он мог устроить убежище под самым носом у сыщиков.

Как правило, ищут в самых укромных местах, оставляя напоследок то, что лежит на поверхности. Чтобы что-то спрятать, лучше ничего не прятать. По закону Мерфи, все поиски начинаются с самого неподходящего места, и находится всегда не то, что ищется.

Другие начинают искать методом последовательного осмотра всех мест. Поэтому, когда он доходит до самого последнего, где спрятана искомая вещь или прячется искомый человек, то человек то ли умирает ненайденным, то ли необходимость в поиске пропадает.

– Мы пригласили вас как известного психоаналитика для оказания помощи нашим братьям, которым кроме общения с Богом нужно и простое человеческое общение. Вы согласны пожить у нас какое-то время, пока надобность в вас не отпадёт? – сказал монах.

Вообще-то встреча после столь долгой разлуки оказалась не совсем дружеской. Так коллеги не встречаются. Как будто мы не знаем, кто мы такие и на расстоянии стараемся выяснить, кто есть кто.

– Да, сеньор, – сказал я, совершенно не зная, как обращаться к Мюллеру, – психоаналитик – это тот же врач, только лечит без медикаментов, равно как и священнослужитель и всегда готов прийти на помощь страждущему.

– Только, сеньор Казанова, – предупредил меня Мюллер, – вы будете жить также, как и все наши братья. Никаких связей с внешним миром у вас не будет. Пациент у вас будет один. Никакой платы за его лечение мы не обещаем.

– А что, у меня есть какой-то выбор, сеньор монах? – спросил я.

– Да, пожалуй, выбора у вас нет, – подтвердил Мюллер, – а меня называйте просто, брат ключарь. Сейчас вас разместят в келье, в два пополудни трапеза. Брат Аврелий проведёт вас на склад и переоденет в рясу. Осваивайтесь, брат мой.

Всю мою одежду отобрали. Выдали кальсоны, рубашку нательную, рясу темно-коричневую с капюшоном, верёвку для подпояски, сандалии и крестик с деревянными чётками.

– Капюшон носите постоянно надвинутым на глаза, – наставлял меня брат Аврелий.

– Как вы различаете друг друга в капюшонах? – спросил я.

– Очень просто, – сказал монах, – у каждого на капюшоне бирка с именем. Очень даже удобно.

– Конечно, удобно, – подумал я, – как в армии, у каждого военнослужащего все обмундирование и снаряжение забирковано. Солдат без бирки, что ружье без дырки. Кто думает, что биркование это пустая затея, тот сильно заблуждается. Представьте, что всех людей одели в одинаковое пальто и все пальто бросили в одну кучу. Как вы найдёте своё пальто из двух сотен, лежащих перед вами? Правильно, по бирке. Монахи, все равно что, солдаты. Все унифицировано.

Келья моя напоминала карцер размером два с половиной метра в длину и два метра в ширину. В углу солдатская кровать с солдатским одеялом и подушкой. Рядом столик с табуреткой. Распятье на стене и маленькая лампадка.

Я прилёг на кровать отдохнуть. Через полчаса позвали на молитву, потом все пошли в трапезную. На обед была пустая похлёбка, кусок хлеба и кружка с водой. Не густо.

Через час после обеда меня вызвали к брату ключарю.

– Как наши разносолы, сеньор Казанова, – спросил меня Мюллер.

– Малокалорийно, но для поддержания жизненного тонуса и мыслительной деятельности вполне достаточно, – ответил я.

– Это хорошо, что мыслительная деятельность не прекращается, – как-то задумчиво произнёс брат-ключарь, – то есть человек мыслящий поймёт, что в нашем монастыре шутки не шутят и строго соблюдают внутренний устав. Будете прозываться брат Пётр, потому что работа у вас предстоит как у апостола Петра. Кстати, что это за кинжал с двуглавым орлом лежит в вашем саквояже? Что там за письмена на клинке его?

– Это не кинжал, брат-ключарь, – смиренно ответил я, – это кортик ещё по министерству иностранных дел исчезнувшего государства. Орёл – это герб государства, а в надписи три слова: долг, честь, слава. Вожу с собой как память, да и кортик этот похож на крест, иногда и молюсь, глядя на него за неимением распятья.