Поцелуй дочери канонира - [22]

При этих словах Берден слегка обиделся.

— Там на крыльце у тебя лежит куриная печенка. Кошка развернулась и убежала в ту же дверь, в которую вошла. Бренда направилась следом за кошкой.

Вчера Берден так и не переступил этот порог. Коридор привел их в гостиную, смежную с оранжереей. В оранжерее, залитой солнцем, царило настоящее лето. Накануне он лишь ненадолго заглянул сюда. Днем все здесь выглядело по-другому. Инспектор увидел, что оранжерея представляет собой отдельную стеклянную пристройку классической «тепличной» архитектуры под двускатной крышей. Она далеко выступала на мощеную площадку, откуда Берден утром озирал сады и лужайки Танкред-Хауса и далекие верхушки леса.

Сейчас сильнее ощущался плотный сладкий запах гиацинтов. Нарциссы, раскрывшись на солнце, показывали свои оранжевые венчики. В плотном, сыром и теплом, почти осязаемом воздухе висела смесь тонких ароматов. Будто в джунглях, какими Берден мог бы их представить.

— Она не разрешала мне заводить животных, — неожиданно сказала Бренда.

— Не понял?

— Давина. Хотя для нее не было разницы между нами, и все были равны — то есть, она так говорила, — она не разрешила мне заводить животных. Я хотела собаку. А она сказала мне: «Заведи хомячка, Бренда! Или попугая». Но мне такое никогда не нравилось. Это жестоко — держать птиц в клетках, вы не находите?

— Лично я бы не стал, — ответил Берден.

— Бог знает, что теперь с нами будет. У нас с Кеном нет другого дома. При нынешних ценах на жилье у нас нет никакой возможности… Ладно, это шутка, так? Давина сказала, что этот дом всегда будет нашим, но ведь, что ни говори, это, в конце концов, лишь половина небольшого коттеджа, верно? — Наклонившись, Бренда подняла с пола сухой лист. Ее лицо стало задумчивым и немного грустным. — Это не так просто — взять и начать новую жизнь. Я знаю, что выгляжу моложе своих лет — все говорят мне, — но, как ни верти, в конце концов, никто из нас не молодеет, верно?

— Вы собирались поделиться со мной мыслями о том, что здесь произошло вчера вечером.

Она вздохнула.

— Что произошло? А что обычно происходит в таких ужасных случаях? Это ведь не первый, верно? Они вошли, поднялись наверх. Слышали о кольцах, может быть, знали о жемчуге. Про Давину же постоянно пишут в газетах. Так что любому было ясно, что здесь водятся деньги. Харви услышал их и пошел наверх, чтобы застичь, но они спустились и застрелили его. А потом пришлось застрелить остальных, чтобы никто ничего не мог рассказать — рассказать, как они выглядели, я имею в виду.

— Это возможно.

— А как еще? — спросила Бренда не допускающим сомнений тоном. И вдруг без перехода, к удивлению Бердена, заявила: — Теперь я смогу завести собаку. Так с нами будет или эдак, теперь мне никто не запретит, верно?

Берден вышел в холл и стоял, сосредоточенно разглядывая лестницу. Чем больше он думал об этом, тем меньше картина вязалась со здравым смыслом. Исчезли драгоценности. Очень дорогие вещи ценой, должно быть, в сотни тысяч фунтов. Но убить ради этого троих и покуситься на четвертую жизнь?

Берден пожал плечами. Он знал случаи, когда убивали за пятьдесят пенсов, за кружку пива.

Хотя появление перед камерами оставило у Вексфорда неприятный осадок, он все же мог себя поздравить: на пресс-брифинге он проявил похвальное благоразумие в отношении Дейзи Флори. Телевидение в наши дни — больше не волшебство и не пугающая загадка. Вексфорд привык работать с телевидением, прежде его уже снимали три или четыре раза, и теперь он держался если не раскованно, то, во всяком случае, вполне уверенно.

Лишь один вопрос его рассердил. Он не имел никакого или почти никакого отношения к делу: насколько здесь больше шансов найти убийц, чем в деле с ограблением банка?

Вексфорд сказал, что совершенно уверен в том, что оба преступления будут раскрыты и убийца сержанта Мартина будет схвачен, как и преступники, совершившие убийство в Танкред-Хаусе. При этих словах на губах журналиста заиграла слабая усмешка, но Вексфорд заставил себя не обращать на нее внимания и сохранять спокойствие.

Вопрос был задан не «стрингером» из столицы и не кем-нибудь из местных корреспондентов национальных газет, а репортером «Кингсмаркэмского курьера». Совсем юнец, темноволосый, приятной наружности и довольно нахального вида. Говорил он чисто, как выпускник частной школы, без какого-то лондонского акцента или малейшего следа местного картавого говора.

— Ограбление банка расследуется уже год, инспектор.

— Десять месяцев, — сказал в ответ Вексфорд.

— Но разве не факт, что, по статистике, чем дольше идет следствие, тем меньше…

Тут Вексфорд дал знак журналистке, поднявшей руку, и ее вопрос заглушил окончание фразы репортера «Кингсмаркэмского курьера».

— Каково состояние мисс Давины, Дейзи Флори? Видели ли вы ее?

Вексфорд решил пока не распространяться об этом. Он ответил, что Дейзи находится в реанимации — что могло на тот момент соответствовать действительности, — состояние ее стабильное, но пострадала она серьезно, потеряла много крови.

Такого ему никто не сообщал, но это было очевидно. Журналистка спросила затем, находится ли Дейзи в «списке тяжелых», и тут Вексфорд мог ответить только то, что ни в одной больнице не составляют таких списков и что, насколько ему известно, никогда не составляли.