Поцелуй богов - [98]
На секунду под рукой он увидел Ли. Выражение удивления и испуга в мерцающем свете. Она закрыла глаза. Джон рванулся к ней, но толпа сомкнулась и унесла ее прочь. Он ее бросил.
Кто-то заехал ему в висок локтем. Джон опрокинулся и соскользнул вниз — мимо грудей и животов, мимо едких промежностей и дубиноподобных колен, мимо топочущих ног — прямо в усеянный блестящими осколками водосток. Пенящийся водоворот отнесло в сторону — он больше не составлял его часть. Мертвая клеточка, отшелушенная кожа. Водоворот удалялся по неоновым брызгам на мостовой. На противоположной стороне улицы Джон заметил фигуру. Девушка стояла и смотрела вместе с другими. Но эту он знал. Точно помнил ее долговязое гибкое тело. И сейчас заметил, как она ухмылялась и колотила кулачками себя по бедрам. У Джона от боли закружилась голова. И против всякого здравого смысла он понял, что перед ним Антигона. Естественно. Почему он решил, что она сдастся после единственного представления на сцене? Почему вообразил, что справедливый гнев рассеется от овации? Судьбу не сотрешь, как макияж. А остальные — ее фурии, толпа принадлежала именно ей.
Девушка метнулась в едва тянувшийся поток машин, пробежала мимо дымящихся глушителей; от света стоп-сигналов показалось, что ее ноги в крови. Она выискивала его — черная головка подпрыгивала, как у ястреба. Вот она заметила Джона, миновала рваный край толпы и присела на корточки. Он вжался щекой в осколки стекла и крупитчатый асфальт и почувствовал на шее ее дыхание.
Поднял глаза и посмотрел в темное, насупленное лицо Петры. Губы втянуты в рот — она ухмылялась. Влажные волосы прилипли к щекам. Костлявыми пальцами Петра коснулась его висков, отняла, подушечки покраснели от крови.
Послышался свистящий смех:
— Сукин ты сын! Я тебя предупреждала. А я бы тебя похоронила. — Петра повернулась и скрылась в потоке машин.
Джон вошел в дом. Внутри было тихо. Единственная настольная лампа отбрасывала в гостиной темно-синие тени. Пахло невыброшенными пепельницами и коньяком.
— Вернулись? — Сидевший в кресле Хеймд отложил первое издание «Пустоши».
Джон был на грани слез и трясся от страха, вины и боли.
— Я потерял ее в толпе. Искал, но не нашел. Господи, Хеймд… Не представляю, что с ней приключилось.
— Она наверху в кровати.
Джон рухнул на диван и обхватил руками голову.
— Она?..
— В порядке. Небольшое потрясение, синяк, а так все нормально. Беспокоилась о вас.
— Обо мне? Это моя вина. Я ее потерял. Не удержал. Отпустил. Так страшно. Ли выскользнула у меня из рук.
— Страшно, если не привыкли. Но все обошлось. Я ее вызволил. Приголубил несколько человек, выхватил и привез сюда. А вы выглядите не очень. Умойтесь, а я пока приготовлю выпить.
Джон вошел в ванную и открыл душ. Стянул с себя грязный, промокший костюм. Спереди на рубашке алела кровь, от одного ботинка оторвалась подошва. Он посмотрел на себя в зеркало: на плече багровая борозда, кожа на костяшках пальцев содрана. Лицо в синяках, кровоподтеках и ссадинах, будто его извозили теркой для сыра. Губы разбиты, а глаза в розоватых окружьях сияли из-под черных волос голубой пронзительностью. Он тщательно ополоснул кровь, пот и слезы, пропитал себя химическим ароматом небывалых цветов, смылил терпкий мускусный запах улицы, окутал тело ворсистой мягкостью банного халата и вернулся в комнату.
Хеймд подал стакан с виски и сандвич с сыром. Виски обожгло губы.
— Говорила ли она что-нибудь? Да нет. Винила ли вас? Возможно. Они всегда кого-нибудь винят. Платиновая карточка на обвинения и есть прерогатива звездности. Важно другое: вините ли вы себя сами?
— Да, наверное. Я должен был… ну, что-нибудь еще предпринять…
— А что? Вы все сделали правильно. Не хотели причинить боль Ли. Защищали, как могли. Но толпа есть толпа. — Хеймд помолчал. Джон медленно жевал и потягивал виски. — Вы же ее прочувствовали. Там, в самой людской сердцевине. Мощь толпы внушает страх. Ваша была еще маленькой. А представьте тысячи, сотни тысяч. Человек перестает быть самим собой, превращается в частицу чего-то огромного. А потом его охватывает паника. Это когда наступает понимание, что он не сам по себе, а составляющая всего. Мы проживаем жизни как индивидуумы, личности со свободой выбора. Хотим походить на бильярдные шары: встречаться только при соприкосновении. Но на самом деле участники огромной общей игры. И если входим в нее, чувствуем ее, ощущаем пульс, гулкое биение — это похоже на расщепление атома, освобождение энергии. Вот кто мы есть на самом деле. Толпа, общество — так цивилизация ощущает себя в машинном отделении. Самое сильное ощущение, значительнее славы, звездности и любви. Толпа смывает их с ваших рук и в конечном счете смывает все остальное. Таков, приятель, марш человечества.
— Не знаю, Хеймд, откуда вы все это взяли, но если когда-нибудь надумаете основать религию, я ваш человек. А сейчас отправляюсь спать.
— Да, уже поздно, — улыбнулся шофер. — А я уезжаю добывать утренние выпуски — надо знать, что думает человечество о нашем спектакле. Она о вас тревожилась. Может, в чем-то и обвинит, но имейте в виду, она вас любит. Сама мне призналась. Не понимаю, почему люди говорят мне такие вещи.
Обычные путевые заметки глазами необычного человека – вот что такое сборник рассказов А.А. Гилла – британского журналиста и критика. Его острый ум и цепкие глаза умудряются заметить в любой стране то, что давно ускользало от внимания уставших или излишне восторженных путешественников. Вы увидите совершенно новую Японию и Африку, Америку и Кубу, Индию и Шотландию. И, возможно, захотите поехать туда, чтобы удостовериться лично, что все именно так, как описывает местами саркастичный, а местами очень дружелюбный Гилл.
Адриан Гилл — не только известный британский журналист, но и путешественник, знаменитый на весь мир. Он с одинаковой страстью ползает по морскому дну и покоряет неприступные горы. В своей второй книге о путешествиях Гилл раскрывается и как психолог, рассказывая о проблемах и радостях общения с людьми самых разных религий, профессий и цветов кожи.На этот раз в фокусе внимания автора неожиданный набор стран и городов: Судан, Индия, Куба, Германия, Копенгаген и Нью-Йорк… Это в буквальном смысле путешествие через континенты, к которому Гилл приглашает присоединиться своего особенного, непресыщенного и жадного до новых впечатлений читателя.
Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало. Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова. В книге присутствует нецензурная брань!
Знаете ли вы, как звучат мелодии бакинского двора? А где находится край света? Верите ли в Деда Мороза? Не пытались ли войти дважды в одну реку? Ну, признайтесь же: писали письма кумирам? Если это и многое другое вам интересно, книга современной писательницы Ольги Меклер не оставит вас равнодушными. Автор более двадцати лет живет в Израиле, но попрежнему считает, что выразительнее, чем русский язык, человечество ничего так и не создало, поэтому пишет исключительно на нем. Галерея образов и ситуаций, с которыми читателю предстоит познакомиться, создана на основе реальных жизненных историй, поэтому вы будете искренне смеяться и грустить вместе с героями, наверняка узнаете в ком-то из них своих знакомых, а отложив книгу, задумаетесь о жизненных ценностях, душевных качествах, об ответственности за свои поступки.
Александр Телищев-Ферье – молодой французский археолог – посвящает свою жизнь поиску древнего шумерского города Меде, разрушенного наводнением примерно в IV тысячелетии до н. э. Одновременно с раскопками герой пишет книгу по мотивам расшифрованной им рукописи. Два действия разворачиваются параллельно: в Багдаде 2002–2003 гг., незадолго до вторжения войск НАТО, и во времена Шумерской цивилизации. Два мира существуют как будто в зеркальном отражении, в каждом – своя история, в которой переплетаются любовь, дружба, преданность и жажда наживы, ложь, отчаяние.
Книгу, которую вы держите в руках, вполне можно отнести ко многим жанрам. Это и мемуары, причем достаточно редкая их разновидность – с окраины советской страны 70-х годов XX столетия, из столицы Таджикской ССР. С другой стороны, это пронзительные и изящные рассказы о животных – обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. С третьей – раздумья русского интеллигента, полные трепетного отношения к окружающему нас миру. И наконец – это просто очень интересное и увлекательное чтение, от которого не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
Книга состоит из сюжетов, вырванных из жизни. Социальное напряжение всегда является детонатором для всякого рода авантюр, драм и похождений людей, нечистых на руку, готовых во имя обогащения переступить закон, пренебречь собственным достоинством и даже из корыстных побуждений продать родину. Все это есть в предлагаемой книге, которая не только анализирует социальное и духовное положение современной России, но и в ряде случаев четко обозначает выходы из тех коллизий, которые освещены талантливым пером известного московского писателя.
Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.
Почти все книги Юрия Рытхэу посвящены своему народу - чукчам.Действие романа Рытхэу развертывается с середины тридцатых годов XX ст. В семье чукотского охотника хранится искусно вырезанная из моржовой кости шхуна. Когда-то американский торговец отказался приобрести ее, потребовав удалить с капитанского мостика фигурку чукчи. «Такого никогда не будет!» – заявил он охотнику. Но охотник верил, что его сын Айвангу станет капитаном.Немало испытаний выпадает на долю Айвангу.Но человек не сдается. Он борется за свою мечту, за большую любовь, за счастье людей, живущих вместе с ним.
Ведущий мотив романа, действие которого отнесено к середине XXI века, — пагубность для судьбы конкретной личности и общества в целом запредельного торжества пиартехнологий, развенчивание «грязных» приемов работы публичных политиков и их имиджмейкеров. Автор исследует душевную болезнь «реформаторства» как одно из проявлений фундаментальных пороков современной цивилизации, когда неверные решения одного (или нескольких) людей делают несчастными, отнимают смысл существования у целых стран и народов. Роман «Реформатор» привлекает обилием новой, чрезвычайно любопытной и в основе своей не доступной для массовой аудитории информации, выбором нетрадиционных художественных средств и необычной стилистикой.
У Олега было всё, о чём может мечтать семнадцатилетний парень: признание сверстников, друзья, первая красавица класса – его девушка… и, конечно, футбол, где ему прочили блестящее будущее. Но внезапно случай полностью меняет его жизнь, а заодно помогает осознать цену настоящей дружбы и любви.Для старшего школьного возраста.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.