Поцелуй анаконды - [6]

– Доброго дня, Клим Пантелеевич, – переступая с ноги на ногу, вымолвил гость. – Знаю, что оторвал вас от любимого дела, но, как говорится, не извольте гневаться…

– К чему все эти извинения, Николай Петрович? – поднимаясь со стула, перебил доктора Ардашев. – Проходите, присаживайтесь в кресло, а я вам свежей вишневой наливочки налью и угощу осетинским сыром. Без этого церемониала я, как вы знаете, серьезного разговора не начинаю. А вы, как я заметил, именно с таким намерением и пожаловали.

Присяжный поверенный вышел, дал распоряжение горничной и, воротившись, достал из шкафчика хрустальный графин.

– Вероника Альбертовна большая мастерица по части изготовления наливки из шпанской вишни. Секрет этот достался ей от матушки.

Тут же отворилась дверь; Варвара поставила на стол тарелочку с порезанным сыром и приборы. Клим Пантелеевич наполнил рюмки.

– Ваше здоровье!

– И вам здравствовать!

Прикрыв глаза, Ардашев, не торопясь, дегустировал живительную влагу. Когда рюмка опустела, он закусил кусочком сыра и, откинувшись в кресле, сказал:

– Ну-с, слушаю вас внимательно.

– Даже не знаю, с чего начать, – неуверенно выговорил доктор.

– С конца, дорогой мой, с конца. Это всегда экономит время.

– Ну, хорошо, – пожал плечами Нижегородцев, – как скажете: на днях стало известно, что по городу в экипаже разъезжает обезглавленный труп.

– То есть как это разъезжает? – выпрямляясь в кресле, спросил адвокат.

– А так: еще второго дня по Ставрополю ходили слухи, что где-то у Иоанно-Мариинского монастыря по расплывшейся от дождя и грязи дороге тащилась странная коляска, запряженная пегой лошадью. Монашка, шедшая в город, утверждала, что на козлах кучера не было, а на пассажирском месте сидел труп без головы, который и погонял лошадей. Естественно, никто этим бредням не поверил, но вчера ночью в полицейский участок залетел испуганный извозчик. Старик точно не в себе был и клялся, что как раз мимо него и проследовал экипаж с обезглавленным пассажиром. Мол, извозчик клевал носом на Госпитальной, как вдруг услышал стук копыт на мостовой. Повернувшись, увидел, что едет коляска без возницы. Когда пригляделся, то заметил в ней господина со скрещенными на груди руками. Со стороны могло показаться, что седок барыню танцевать собирается. Все бы ничего, да только головы у него не было и вся одежда залита кровью! В общем, на всякий случай в тот район послали городового. Все улицы они изъездили, но странного экипажа так и не отыскали. А утром в участок прибежала молочница. От страха тетка тряслась и плакала. Когда ее водой отпоили, она поведала, что на Театральной проехала коляска, в которой развалился обезглавленный мертвяк, а руки у него крест-накрест были, точно вот-вот в пляс пустится. Сами понимаете, от полицейского управления до Театральной улицы рукой подать. Послали туда аж трех городовых на полицейской пролетке. Но никакой коляски с покойником не нашли. Когда совсем рассвело, экипаж-призрак увидели на Армянской улице под окнами купца Саркисова. Рыжая кляча притащилась к своему дому и щипала в палисаднике траву. Обезумевшая хозяйка узнала в окровавленном покойнике обезглавленного мужа. Сами понимаете, что тут началось! А вы разве ничего об этом не слыхали? – Врач удивленно приподнял брови.

– Представьте себе, нет, хотя… – Ардашев на миг задумался. – Варвара что-то подобное рассказывала супруге, но я не счел нужным даже обращать на это внимание, потому что каждый раз, когда прислуга возвращается с Нижнего базара, у нее появляются новости, и, как правило, одна страшнее другой.

– Нет, на этот раз все произошло на самом деле. Завтра об этом наверняка напишут местные газеты… Вчера бедолагу Саркисова похоронили в закрытом гробу. Голову, как вы понимаете, так и не нашли. Власти завели дело об убийстве. А сегодня утром Каширин, Поляничко и судебный следователь Леечкин прибыли домой к Василию Никаноровичу Безобразову (он держит магазин музыкальных инструментов на Александровской) и провели обыск. Они нашли какие-то бумаги и сразу его арестовали. По их словам, он подозревается в убийстве купца Саркисова. Все это происходило на моих глазах. Я как раз осматривал его супружницу – Татьяну Павловну; у нее вот-вот роды должны начаться. Пятого ребенка ждут. Василий Никанорович так расстроился, что ничего толком в свое оправдание и сказать не мог. Все жену утешал: «Успокойся родная это ошибка, они разберутся и сегодня же меня отпустят». Правда, уже потом, перед самой дверью, Безобразов шепнул мне на ухо, чтобы я к вам за помощью обратился, но Каширин услышал его слова, рассмеялся в голос и сказал: «Тебе, душегубец, теперь сам Господь не поможет, а не то что пришлый адвокатишко». Вы уж простите, Клим Пантелеевич, что я все дословно передаю, но иначе…

– Ничего-ничего, продолжайте.

– А когда они ушли, Татьяна Павловна передала мне для вас вот это. – С этими словами доктор вынул из внутреннего кармана пиджака увесистый почтовый конверт и положил на столик. – Она так и сказала: «Примите, говорит, Николай Петрович, гонорар для господина присяжного поверенного. И не сочтите за труд, передайте ему мою просьбу: если уж мужа обвиняют в убийстве Саркисова, а он – я это точно знаю – не виновен, то пусть господин адвокат попытается выяснить, кто же все-таки настоящий преступник. Даст бог – повезет, а нет – я к господину Ардашеву претензий иметь не буду. Пусть не беспокоится». Так что, Клим Пантелеевич, соблаговолите сей гонорарий принять.