Побратимы - [38]

Дневать решили под самым селом Аджикечь[22]. Тут стоял большой воинский гарнизон. Меньше вероятности, что будут искать. Но место дневки выбрать не успели. Наступал рассвет. Пришлось торопиться. Забрались в центр кукурузного поля и там закопались в землю: каждый вырыл неглубокую щель, лег в нее, закрыл себя комьями и травой, голову повязал пучком мышея — в двух-трех метрах пройдешь, не заметишь. Расположившись близко друг к другу, образовали кольцевую позицию. Так было удобнее: можно было переговариваться вполголоса, передавать по кругу боезапас.

До рассвета едва управились. Завтракали уже, лежа каждый в своем окопчике.

Люди были измучены. Бартоша, принявший на себя командование объединенной группой, разрешил минерам по очереди поспать.

Из села доносился шум: кричали дети, лаяли собаки, слышались выстрелы. В степи тоже было неспокойно. Видимо, облавы проводились с особым рвением.

Но на кукурузном поле, где затаились диверсанты, стояла тишина. Налетит легкий ветерок, прошуршит листьями, всколыхнет застойную духоту у земли, и опять все спокойно. Лишь в десятом часу в поле послышались людские голоса. Вероятно, крестьяне вышли на общинные работы.

Припекало солнце. Сильнее захотелось пить и спать. Стали сказываться три ночи пешего марша и три знойные и тревожные дневки. С каждым часом лежать все труднее. Заядлый курильщик Михаил Бакаев шепотом просит у Беляева «одну на двоих — и дым в рукав». Чтобы отвлечь товарища, Беляев предлагает:

— Давай я стихотворение прочитаю.

Минер молча соглашается, и вот в обстановке смертельной опасности вполголоса звучат слова поэта:

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл…[23]

Не отрывая взгляда от своего сектора обзора, Бакаев вступает в разговор.

— Мишка! Ты что, книжку в рейд взял? А?

— Нет, я в голове ношу. Выучил и ношу. Это меня Михаил Исаков научил. Еще зимой, когда он был командиром группы, мы жили в одном шалаше. Я заметил: он всегда что-то заучивал. Оказывается, он так отвлекал себя от тяжелых думок… Потом он погиб за пулеметом.

Солнце подбирается все выше. Жара уже полыхает во всю. Во рту пересохло. Язык прилипает к гортани. Говорить трудно.

Вдруг…

— Р-р-р, — заворчала рядом собака.

Взъерошенная рябая дворняжка стояла неподалеку от Бакаева и настороженно смотрела в его сторону. Почувствовав что-то необычное, она залилась лаем.

— На-на! — бросил Бартоша сухарь. Но дворняжка отскочила в сторону и залаяла еще громче.

Тогда Бартоша достал пистолет с устройством для бесшумного выстрела и прицелился. Хлопнул выстрел, собака взвизгнула и, сраженная, повалилась на землю. В этот же миг где-то рядом в кукурузе вскрикнула женщина. Она побежала в село, а в кукурузное поле пришла тревога. Промолчит? Или выдаст?

— Наробыть, дура, шуму, — мрачно сказал Бартоша.

— Да, — отозвался Старцев. — Сейчас тут будут немцы.

— Переберемось в другий конець поля, — решил Василий.

Пригибаясь, они перебежали через поле и залегли в самом его конце. Дальше бежать было некуда: перед ними простиралась открытая степь.

— Зарывайтэсь, хлопци! — строго приказал Бартоша. — И будэмо лежать тихо. До последней возможности.

Окопались. Создали, как и раньше, круговую оборону. Только теперь большим радиусом. Полукольцо, обращенное дугой к селу, заняли Бартоша, Мычка, Швецов, Бакаев, другую дугу образовали Куценко, Старцев, Карякин, Беляев.

Стали маскировать окопчики, но в селе послышался шум, и Бартоша приказал затаиться.

Усилился ветерок. Кукуруза зашелестела. Теперь нельзя было услышать шум шагов даже в непосредственной близости.

Михаил Беляев приподнял голову и посмотрел в сторону Бартоши. Василий держал в зубах стебелек и, неотрывно глядя вперед, изредка качал головой: по привычке он мысленно разговаривал сам с собой.

Шли долгие и трудные минуты. Вдруг затрещала кукуруза, Беляев поднял голову и увидел немца. Он был крайним в цепи и двигался как раз по тому междурядью, в котором лежал минер.

Немец приближался. Ему оставалось сделать всего несколько шагов: десять… восемь… шесть… три… Нервы и мускулы Михаила напряжены до предела. Вот немец занес ногу для последнего шага… да так и застыл с приподнятым ботинком и перекошенным от испуга лицом. В ту же минуту Беляев с силой оттолкнулся от земли. Удар ногой по винтовке, прыжок на немца — все произошло в мгновение ока. В следующий миг Михаил сильными пальцами уже сжимал горло прижатого к земле врага, а подоспевший Бартоша всадил ему в бок кинжал.

Схватка свершилась мгновенно, без единого выстрела. Но едва Михаил слез с обмякшего немца и подхватил винтовку, как увидел, что к нему бегут трое. Хлопнул выстрел, еще и еще… Рядом рвались разрывные пули. Беляев вскинул винтовку и выстрелил. Фашист упал. Михаил бросил винтовку и, припав щекой к автомату, открыл огонь. Застрекотали автоматы Бартоши и других партизан.

Автоматные очереди, хлопки выстрелов смешались с резкими криками команд, со стонами раненых, с хрустом ломающихся стеблей. В воздухе над зеленой полосой плантации вскинулись всполохи взрывов гранат, полетели комья земли, рваные ленты кукурузных листьев.