Побратимы - [103]

…В низине, что лежит между Мазанкой и животноводческим комбинатом, маневрируют две группы солдат. Они то идут в атаку, то совершают бросок. Видимо, проводят тактические занятия.

Вот они уже у Феодосийской автомагистрали, вышли на полотно дороги, развернулись и двинулись: один отряд в сторону Зуи, другой — к Симферополю. Теперь они патрулируют дорогу.

А на шоссе показалась колонна машин. От колонны отделяются и вырываются вперед два «оппель-адмирала». С переката видно: впереди на дороге маячит группа патрульных. Двое в немецком обмундировании с автоматами, остальные — в чехословацкой форме с винтовками. С ними русский, руки у него связаны за спиной. Может быть, партизана поймали?

Немец-патрульный поднимает руку. Машины останавливаются, и в ту же секунду раздается требовательный голос Павла Лилко:

— Сдавайте оружие! Мы партизаны!

— Руки нагор! — одновременно командует у другой машины Антон Ланчарич.

Шесть стволов словацких винтовок неумолимо нацелились в сидящих в машинах офицеров. Партизаны их обезоружили и связали. А сзади вспыхнула перестрелка: это партизаны Семашко, пропустив «оппели», отсекли остальную часть колонны.

Лилко и Ланчарич сели в машины. Ланчарич, резко развернув «оппель», повел его через кювет, но машина, перекосясь, стала. Уткнувшись в кювет, замер и второй «оппель». Лилко навалился грудью на рулевое колесо, голова его низко свесилась. Убит?! Как? Кем?

Жак осмотрелся и обмер: из Симферополя катит другая вражеская автоколонна. Впереди — бронетранспортер. Он взахлеб бьет длинными пулеметными очередями.

— Скупина! По Симферопольской колонне огонь!

Томчик, Новак и Грман перенесли огонь на машины, идущие из Симферополя. И вот уже грузовик, следующий за транспортером, перевернулся и загородил дорогу. Колонна остановилась. Из машин стали выскакивать солдаты.

— Стреляйте по колесам машин! — командует Николай Горной. В следующую минуту он схватил гранату и пополз кюветом к транспортеру. За ним — Иозеф Грман. Приподняв голову, Николай замахнулся и бросил гранату. Взрыв. Машина задымилась. Из кузова выпрыгивают немцы. Грман бьет из автомата. Бьет и Горной. Немцы падают один за другим.

Тем временем группа Семашко, замаскированная в кюветах, продолжает бой.

Спешившись, немцы начали наступать перебежками. А вражеские минометчики, не найдя укрытий, сместились к северу от партизанского заслона и теперь бьют прямо с открытых позиций.

— По минометам! — командует Юрай. И тут он увидел: немецкий полковник, что лежит невдалеке от Николая Терновского, высвободил руки и с перекошенным лицом дергает затвор пистолета, по-видимому, устраняет задержку. Сейчас он выстрелит в Николая.

Автомат Жака строчит без передышки. Лишь после того, как плененные немецкие офицеры распластались на земле, разжался палец Жака на курке.

— Одхадзать! Одхадзать! — командует Жак и сам отползает в сторону. Из кювета кто-то еще стреляет. А там, где вражеская цепь, вздымаются взрывы. Теперь фашистские минометчики бьют туда, где партизанами уже уничтожены «оппели», десять грузовых автомобилей, шесть немецких офицеров и двадцать автоматчиков, бьют… по своим.

Свою группу Жак догнал в километре от шоссе.

— Кто у нас там? Кого нет? — взволнованно спрашивает он.

— Нет Лилко.

— Убит… в машине…

— И Горного Николая… тоже… убило, — сиплым, будто чужим голосом говорит Жак.

— А Иозеф Грман где? Кто видел Грмана?

Вот она, еще одна тяжесть партизанской ноши: не из каждого боя удается вынести раненного друга. Партизаны стоят с поникшими головами. Их мысли там, на поле боя, ищут оставшихся друзей…

Что же в действительности приключилось с Павлом Лилко, Иозефом Грманом и Николаем Горным?

Немецкие санитары, подбирая трупы своих солдат и офицеров, наткнулись на высокого словака. Его бросили в кузов, к трупам, но он застонал.

— Живой? Кто ты? Партизан?

— Йа не е партизан. На захраняль машинен! — прошептал Лилко, и вновь потерял сознание…

— Тебе, парень, будет плохо. Надпись-то вон какая над твоей кроватью: «Словак. Ранен в партизанском бою», — эти страшные слова услышал Лилко от медицинской сестры, прийдя в сознание на койке румынского госпиталя в Симферополе. Решил, не раздумывая: «Русская. Спасет. Надо признаться… иначе гибель».

— Сестричко! Я партизан. Словаци партизан. Помоги…

Предательская надпись над койкой исчезла. А вечером вместе с группой румынских офицеров, раненных 4 ноября в бою под Симферополем, Павла Лилко, приняв за своего, увезли самолетом в Бухарест.

Не одолела смерть и Иозефа Грмана.

Он остался прикрывать отход друзей. Подорвал гранатами «оппели». Отходить Грман не собирался. Наготове была последняя граната — для себя и для тех, кто попытался бы его взять. Но когда заметил, что зуйский и симферопольский отряды немцев стали истреблять друг друга, сообразил, что воспользовавшись этим, можно спастись. Пополз низинкой к лесу. Потом поднялся, побежал.

В кукурузном поле столкнулся с румынами и едва оторвался от них. Раненный в ногу Грман долго полз, пробираясь среди шуршащих сухих стеблей кукурузы. Вдруг наткнулся на кого-то, залитого кровью. Труп? Нет, живой, хрипло дышит. Кто он? Свой? Враг? Приподнялся, вгляделся и ахнул: Николай Горной. Глаза открытые, живые. А изо рта ручьем — кровь!