Побратимы - [7]
— Я!
— Завтра на тренировку с гармонью, Шершень.
— Есть!
9
В один из ближайших дней вся рота выехала на танкодром. Занятия проводил лично командир роты капитан Бадамшин. Собственно, занятий как таковых для нас не было — состоялось показное вождение танков. Водили наши сержанты.
Вот уж никогда бы не подумал, что танк — неуклюжий с виду — такой юркий и стремительный, Правда, в кино не раз видел, как танки ловко скачут через рвы, валят деревья в обхват толщиной, и даже, помнится, в одном фильме танк на полном ходу протаранивает деревенскую избу-пятистенку. Но это в кино! Там что хочешь можно снять.
Оказывается, все правда. Наш замкомвзвода сержант Каменев — у него на гимнастерке знак специалиста первого класса — вот уж настоящий мастер. На трассе, изрытой танковыми гусеницами, — огромные насыпи, узкие проходы, мосты, повороты под девяносто градусов и круче, стенки, воронки и другие разные подвохи. А ему, Каменеву, все это — семечки. Да и остальные сержанты не хуже Каменева преодолевали всю трассу.
Всякий раз по возвращении танка на исходную капитан Бадамшин глядел на зажатый в руке секундомер и удовлетворенно отмечал:
— Видали? Отличный норматив. Да еще и в запасе остаются секунды. А техника, техника-то какова! Ничего, товарищи, каждый из вас вот так же будет управлять танком. Дайте только срок! Я из вас сделаю танкистов!
— Ну как? — спросил я у Генки, когда мы возвращались с танкодрома. — Понравилось?
— Будь здоров! — воскликнул Карпухин. — Асы!
Про это занятие я решил написать в солдатскую многотиражку. Заметку назвал «Асы». В редакции заголовок изменили — «Танк ведет сержант Каменев», а в тексте почти все осталось так, как было у меня.
10
Подъем. Занятия. Уход за техникой. Наряд… Дни укоротились. А уж ночи и подавно. Только вроде уснул, а дежурный орет на всю казарму: «Подъем!» Самая противная, по-моему, команда. А еще раза по два в неделю, на первых-то порах, за час-полтора до подъема, то ротный, то комбат учебную тревогу сыграют. Для тренировки.
— Чтобы служба медом не казалась, — объяснил цель подобных тренировок Генка.
А ведь втягивались, привыкали. И научились немалому. Подъем — и пулей с постелей. Как пружиной подбрасывало. Несколько минут — и вся рота в строю. Бегом на физзарядку.
Вот так все и шло — бегом.
Первый раз я за рычагами танка. На месте инструктора — Каменев. Спокойный, совсем иной, чем на строевом плацу.
— Добавьте, добавьте оборотов. Плавно отпускайте педаль. Так, молодец.
Молодцом я был недолго. Не сумел одолеть подъем. Метрах в пяти от гребня заглох двигатель…
— Ничего, не сразу и Москва строилась, Климов, — успокоил меня сержант. — Заводите двигатель. Спокойно, не тушуйтесь…
Генка упражнение выполнил лучше меня. Его похвалили перед строем.
А я хорошо стрелял из автомата и заслужил благодарность от командира взвода.
Карпухин тоже стрелял здорово. И ему — благодарность.
Об этой стрельбе я опять написал заметку в газету. И опять напечатали. Генка не упустил случая:
— Старик, растешь как писатель-баталист! Уж не пора ли браться за «Севастопольские рассказы»? Надо же готовить замену Льву Толстому!
— Возьмусь, дай срок.
Генке, главное, не возражать — отстанет.
Письмо от матери. «Сынок, напиши, что тебе нужно?
Береги себя. О нас не беспокойся. Работаем, живем хорошо. Геночке привет. Целую. Мама».
Отец приписал:
«Как «династия»? Порядок? Успехов тебе, Валера».
Это письмо я получил в субботу, в канун полкового праздника — дня принятия присяги новобранцами.
Генке в субботу пришло два письма. Из дому и от Наташки. Впрочем, писала она нам обоим. И называла обоих в письме «дорогими защитничками». Тоже мне, взялась русский язык обогащать…
11
В помещении, куда нас привел сам старшина Альхимович, вопреки моему умозрительному представлению о месте заключения, был идеальный порядок. Аккуратный, самого что ни на есть современного вида стол под пластик, в том же стиле табуретки, кушетка у окна. И только старинные часы, стоявшие в простенке, невесть каким образом попавшие сюда, пожалуй, вносили дисгармонию в интерьер.
— Надеюсь, с боем? — указывая на часы, не замедлил поинтересоваться Генка у сержанта, который вошел вместе с нами в эту комнату.
— Надейтесь, — ответил тот.
— Антикварная вещица, — сказал Генка, явно рассчитывая на продолжение разговора. Но сержант тотчас же исчез за дверью. Старшина сердито взглянул на Карпухина, но ничего не сказал. Вошел капитан. Низенький, толстый, просторная тужурка не скрывала живота. Поздоровался со старшиной за руку и с нами тоже.
— Обоих?
— Так точно, — ответил старшина, подавая капитану документы.
— Это хорошо, — сказал обрадованно капитан. — У меня тут отбоя от телефонных звонков нету. На складах КЭЧ — ремонт, в гарнизонной комендатуре — ремонт, на вещевых складах — просушка имущества. Звонят, давай арестантов. А где я их возьму? Это надо же, до чего дожили, товарищ Альхимович, только один человек сидит под арестом! Куда одного пошлешь?
— Трое тоже не ахти какая сила, товарищ капитан, — заметил Генка.
— Трое? Не скажите, — возразил капитан.
Кончив писать, он положил в карман ручку и подошел вплотную к Генке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.