Побелевшие нивы - [8]

Конечно, уже одно то, что человек после долгих лет жизни вне Церкви решился переступить ее порог, прийти на исповедь, само по себе совершенно замечательно и удивительно. И скорее не вина, а беда наших сограждан, что они приходят в Церковь с теми же жизненными стереотипами, что и в любое другое место. На вопрос о том, читали ли вы Евангелие, «молитесь ли утром и вечером, как правило, звучит один и тот же ответ: «Ну, нет, конечно! Вы же знаете, как нас воспитывали?!» За этим почти отсутствует осознание личной вины перед Богом. Стараешься как можно мягче привести в пример других людей: «Посмотрите вокруг, ведь вы видите людей вашего же возраста и даже моложе. Они жили в тех же самых условиях, что и вы, однако они нашли путь и к Евангелию, и к Церкви». Но людям, особенно нашим, воспитанным в искаженных представлениях о достоинстве и гордости (едва ли отличающейся от гордыни), бывает очень трудно изменить направление поиска вины с внешнего мира на самих себя.

Когда видишь людей, явно пришедших впервые, и спрашиваешь: «Что вас привело в Церковь, что вы хотели бы здесь обрести?» — чаще всего слышишь откровенно наивный ответ: «Ну, ведь теперь стало можно! Может, как–то со здоровьем получше будет, в жизни будет больше везти… Так и хочется сказать: «А если завтра опять будет «нельзя», то что тогда? Опять исчезнете? Опять будете не только сторониться храма, но и поддерживать активно или пассивно антицерковную атеистическую политику правящей верхушки?»

Такое утилитарное отношение к вере и Церкви довольно типично, и от этого никуда не деться. В сущности, люди даже нашего электронно–компьютерного конца XX века инстинктивно чувствуют, что в мире есть невидимое измерение, которое может оказать некое воздействие на нашу жизнь. И то обстоятельство, что первичное отношение к этой Невидимой Сущности не выходит за рамки привычных житейских потребностей, не должно огорчать, но должно приниматься как та почва, невозделанная, неухоженная, заваленная многочисленными камнями заблуждений, невежества, предрассудков, которую, однако, Господь дает нам для труда. Это Его нива, ожидающая работников.

В то же время для очень многих наших современников (не говорю для всех) встреча с Православием не становится подлинным изменением их жизни, обращением. Чаще всего это в значительной мере внешнее, формальное принятие таинств без подлинного включения, вхождения в жизнь Церкви. Даже при желании веры, желании жить не самим по себе, а так, как хочет от нас Бог, соединения с жизнью Церкви, воцерковления у многих не происходит. Как мне кажется, было бы слишком поверхностным спешить возлагать ответственность за эту несостоявшуюся жизнь в Церкви на самих этих людей, обвиняя их в недостатке, скажем, смирения или просто ссылаясь на то, что «много званых, а мало избранных». Быть может, следует задуматься: нет ли в жизни самой нашей Церкви чего–то такого, что препятствует вхождению в нее многих ищущих веры? Не разумнее ли будет нам, пребывающим в Церкви, спросить себя: нет ли у нас самих тех «бревен», которые мешают нам «вынуть сучец» из духовных очей наших братьев?

Итак, с полным осознанием возможных ошибок в высказываемых мнениях и суждениях и вместе с тем ответственности предпринимаемого дела давайте честно посмотрим на нашу Церковь, не вдаваясь в закулисные проблемы, а возьмем лишь то, что лежит на поверхности и, как говорится, видно невооруженным глазом…

ГЛАВА ВТОРАЯ ПЕРЕСТУПИ ПОРОГ

Акафист

Тихий летний вечер. В затихающем шуме города раздаются мерные удары колокола. Это звонят в церкви неподалеку от моего дома. Мне в этом отношении повезло — не каждый может похвастаться такой близостью храма. В Москве положение еще, можно сказать, благополучное. В 1988 году было 50 действующих храмов. В настоящее время число их все время увеличивается, особенно начиная с 1990 г., и уже приближается к 100. В 1992 г. в Москве действует уже 130 православных храмов (примеч. А. Б.). На 8 миллионов москвичей это, конечно, немного. Ну, а что говорить про области Средней России, где по 15—20 храмов на всю область; в Сибири ближайший храм может находиться за 500— 1000 километров. На Камчатке в 1980 г. храмов вообще не было, сейчас открылся один.

Сегодня четверг — это значит, звонят к акафисту. Негромкие, звучные удары следуют один за другим. Они как бы идут к нам из глубины истории нашей Московской Руси, напоминая о той вечности, которая всегда рядом с нами, стоит только протянуть руку — и она здесь, неизменная и не навязывающая себя. В то же время в этом есть что–то глубоко таинственное и неуловимое — это какое–то измерение бытия, которое нельзя остановить, подчинить себе. Оно неслышным, мощным потоком катится в каком–то другом пространстве, пронизывающем, тем не менее, собой нашу жизнь.

В начале нашего века во время церковных праздников в Москве просто гул стоял от множества звонящих колоколов. Церкви определяли всю архитектуру Москвы, да и всю ее жизнь. Кнут Гамсун писал, что Москва произвела на него большее впечатление, чем даже Константинополь. Большинство московских улиц и переулков своими названиями было обязано располагавшимся на них храмам и монастырям: Воздвижежка, Пречистенка, Якиманка, Варварка, Никольская и т. д. Теперь ни такого гула, ни таких названий почти нет. Однако те немногие колокола, которые остались, все же звонят. Звонят, заставляют задумываться, почему же так мало осталось вас, колоколов и церквей? Что же случилось с вами? Что было и что будет? А главное — что есть сейчас? Потому что завтрашнее уже содержится, хотя часто неразличимо, в сегодняшнем.