Побег. Записки следователя - [26]

Саша, конечно, понимал свою ошибку, ругал себя и потому, не возражал. Молча слушал мои высказывания, шагая рядом. О чём он думал, какие мысли блуждали в его голове, оправдывал ли себя или наоборот, наказывал ли себя за свой поступок для меня осталось тайной.

* * *

Но вдруг, неожиданно для меня, прозвучал напряжённый и слегка тревожный голос Саши:

– Рудольф Васильевич, как ты думаешь, меня могут уволить из органов? – задав вопрос, Чернов пытливо старался посмотреть мне в глаза.

Я не ожидал такого вопроса от него, и я не был готов ответить да или нет. Решать такие вопросы было не в моей компетенции, и я помедлил с ответом.

– Я думаю, Саша, бог милостив, дело, может, не дойдёт до этого. Будем надеяться! – как можно мягче и с сочувствием сказал я, успокаивая своего товарища. – Весь вопрос сейчас заключается в том, как скоро установим беглецов и задержим их? Задержим быстро, вопрос сам собой, я думаю, отпадёт. Саша, ну-ка, подумай хорошо, покопайся в своём мозгу, может, ты слышал какие-то намёки, обрывки разговоров этих беглецов, куда эти азербайджанцы собирались уехать или спрятаться?

Чернов открыто и смело посмотрел мне в глаза и сказал:

– Нет, Рудольф Васильевич, не слышал. Может, и был разговор, когда я был в вырубе. Только слышал о каменном карьере. А ты сам не предполагаешь, где они могут спрятаться?

– Дорогой мой участковый, – тяжело вздохнув, проговорил я, – эх, если бы знал… Пойми, у них ведь сотни дорог, сотни мест. Сегодня тут, а завтра там. Мы, конечно, всё равно их поймаем, но когда, вот в чём вопрос? А вот у нас времени-то, как раз, нет.

– Как же нам быть? – вдруг разволновался, расчувствовался Чернов. – Всё это из-за меня, из-за моей глупой, бараньей башки! Надо же было такому случиться! Никогда не прощу себя! Как глупо! Очень стыдно мне!

– Ладно, перестань себя ругать. Что было, то уже прошло. Надо о будущем думать. Слушай, Саша, вот какая мыслишка пришла мне в голову, пока я разговаривал с тобой: как бы расположить Туркова на откровенность?

Чернов приостановился и удивлённо взглянул на меня.

– Зачем это тебе, Рудольф Васильевич?

– Знаешь, Саша, почему-то я уверен, а может, моя интуиция подсказывает, что Турков не может не знать, куда эти азербайджанцы ушли. Вот не верю и всё! Вместе договаривались бежать, разбирали стену вместе, вместе бежали, за все эти дни были вместе, они крепко сдружились. Всё это говорит о том, что они делились с секретами. Турков знает, но как к нему подступиться? Как его разговорить? Как его расположить? До сих пор передо мной стоят его глаза: злые, гневные, ненавистные. Не только глаза, весь его вид пропитан ненавистью и злостью. Со мной он разговаривать не станет. Если даже будет отвечать на вопросы, то вряд ли выдаст секреты. Его уж точно за пачку сигарет или за пачку чая не купишь. Нужен какой-то другой подход. Найти или узнать его слабинку. Ты, Саша, своих людей лучше знаешь и Туркова знаешь. Подумай хорошенько, что можно сделать?

Мы прошли метров сто молча. Чернов усиленно думал, а я любовался вечерней природой и закатом. Огромный, огненный диск солнца нижним краем касался горизонта. Ещё пройдёт немного времени, и он скроется. Тихо было вокруг…

* * *

– Кажется, я знаю, что делать, Рудольф Васильевич, – неожиданно в вечерней тишине раздался радостный, слегка возбуждённый голос Чернова, и я весь тут же превратился в слух, отключив своё любование природой.

– Мать! Вот кто нам, может, помочь! – уверенный голос Саши взбодрил и вдохновил меня.

– Ну-ка, ну-ка, рассказывай? – поспешил задать вопрос.

– Турков единственный сын у неё. Она души не чает в нём. Безумно, слепо, даже уж слишком безумно, любит его. Я думаю, она на всё готова ради любимого сына. Она, когда Егора арестовали, днями пропадала в прокуратуре, носила передачки каждый день по полной сумке. Всеми путями пыталась освободить его. На всё она шла. Рудольф Васильевич, давайте рискнём. Авось сработает! Мы ведь ничего не теряем. Как говорят, попытка не пытка. Согласен?

Я с большим интересом и вниманием выслушал Чернова и произнёс:

– Что ж, в твоём предложении есть рациональное зерно. Действительно, что мы теряем? Практически ничего! В данной ситуации лучшего варианта, пожалуй, у нас нет. Ты сказал, Саша, что мать безумно любит сына, и что она готова жертвовать ради него всем?

– Абсолютно уверен!

– Это хорошо! Это отлично, что ты так уверен в ней. Но у меня возникло, ну скажем так, небольшое сомнение по поводу любви. Мы знаем, что все матери любят своих детей. Кто безумно, кто просто, как положено родителям от природы. Тут меня другой вопрос волнует: любит ли Егор свою мать? Есть ли у них взаимность? Доверяют ли друг другу? Ладно, что будем гадать. Давай действовать! Скажи, где сейчас его мать? Где её сможем найти?

Саша подошёл, взял мою руку и посмотрел на часы.

– Должны успеть, быстро сказал Чернов. Иногда они задерживаются.

– Саша, ты можешь толком объяснить?

– Она работает бухгалтером в колхозе. Правление колхоза находится в другом хуторе, в пяти километрах отсюда. Надо срочно ехать туда.

– А что, она разве не приезжает домой ночевать?

– Сейчас в колхозе напряжённая работа, и потому она не всегда приезжает домой. Ночует у знакомых. Я точно не могу утверждать, приедет она сегодня домой или нет. Лучше будет, если мы поедем в правление колхоза.