Побег в Рождество - [9]

Зачарованные, мы теряемся мыслями в пространстве и времени. Так много ассоциаций наводит на нас этот крохотный островок жизни в безбрежной снежной пустыне с бескрайними грядами холмов и перелесками то хилых корявых берез, то неизвестно как выросших в таких суровых условиях рослых пахучих сосен.

И вот Тошкин взгляд случайно падает на хозяина. Тот сразу начинает улыбаться. Как будто он в чем-то виноват, таился и теперь, поняв, что его заметили и дальнейшее укрывательство бесполезно и просто глупо, решил пойти ва-банк. На самом деле, конечно же хозяин рад заполучить клиентов. И виноват он, виноват перед самим собой, а не перед нами, лишь в том, что его маленькое заведение пустует в этот довольно ранний час. Теперь он уверен, что заполучил нас, что мы уже оценили тот уют, с которым обустроил он свою кофейню, и уже не уйдем отсюда. А значит, можно открыться и постараться угодить нам. Постараться сделать нас постоянными клиентами. Это важно для него.

В душе он, конечно, понимает случайность нашего захода. Он знает, что мы – иностранцы. И что, быть может, мы никогда больше не будем в Саарисельке. Хотя, если честно, мы бываем здесь с Тошкой три или четыре раза в год. Но ему все равно. Он хочет быть уверен лишь в том, что если когда-нибудь мы еще разок остановимся где-то поблизости, то обязательно придем именно сюда. В его заведение с деревянным кофейником на стене и оленьей шкурой, прибитой к двери – то ли для утепления, то ли для экзотики.

Он ценит клиента и знает, как важно иметь постоянных посетителей. В обдуваемой всеми ветрами, насквозь транзитной Саарисельке очень важно уметь произвести хорошее впечатление, уметь доказать – иногда всего лишь самому себе – свою важность, свое умение быть лучше других. Эта уверенность в собственных силах дает кураж, способный сдвинуть горы.

– Вы открыты? – спрашиваю я хозяина, подкравшегося внешне неуловимыми движениями к нам поближе.

Мой финский, пусть и далеко не идеальный, ошарашивает его. Он, наверное, считает, что мы ниспосланы ему богом чревоугодия в качестве рождественского подарка. Такого не бывает: зимним промозглым вечером в вашу пустую кофейню вваливаются двое абсолютно бесстыдно голодных иностранцев, на лицах которых написана твердая решимость не уйти отсюда, не прикончив добрую половину вашего дневного запаса продовольствия. Да к тому же один из них обращается к вам на вашем родном языке, начисто снимая все языковые барьеры и позволяя вам подать товар лицом и насладиться при этом – если, конечно, гости не будут против – беседой.

Истекая добродушием и готовностью быть полезным, хозяин начинает перечислять свои кулинарные изыски. Если честно, разнообразия здесь мало. Все меню сводится к некому абстрактному «блюду», ингредиенты которого, как конструктор, можно варьировать в различных сочетаниях до бесконечности. Среди них картошка фри, поджарка из свинины, горошек, оливы, зелень, бобы, помидоры и что-то совсем непонятное, название которого я не могу перевести.

Мы заказываем всю эту вкусную мешанину, которую Тошка тут же называет «смерть желудку». Хозяин суетится возле микроволновки, разогревая полуфабрикаты, а мы садимся на высокие табуреты за стол, прихватив с собой от стойки розетки с ягодным киселем.

Тошка следит за фигурой. К киселю у нее, разумеется, претензий нет. Со свининой, которая истекает соком, будучи вынутой из микроволновки, и картошкой фри с румяной корочкой дело сложнее. Тошку грызут сомнения. Хозяин приносит наш заказ, и женщина искушается самым беспощадным образом. Она мученически смотрит то на меня, то на блюдо, обильно сдобренное горчицей. Тошка думает еще секунду, когда я уже принимаюсь есть, и берет в руки вилку. Лучше умереть от ожирения, чем от голода.

Пока мы поглощаем пищу, хозяин робко стоит за нашими спинами. Он видит, что мы голодны, и не смеет мешать. Еда – дело интимное. Наевшись, мы явно веселеем, заказываем пиво и смотрим на хозяина с благодарностью. Обрадованный нашим интересом, владелец крохотного заведения рысцой несется за стойку и через секунду возвращается обратно с пивом, орешками и солеными хлебными палочками. Тошка, если уж она все равно гробит фигуру, предпочитает делать это за приятной беседой.

– А вы бывали в Мурманске? – обращается она к нашему хозяину по-английски.

Финн становится похож на одно большое ухо. Он весь полон внимания и силится понять, чтобы быть полезным. Английский ему явно не дается. Я перевожу.

– Да, да, – радуется он. – Много раз.

Общая тема найдена. Видя наше полное непротивление и даже одобрение, хозяин тоже наливает себе кружку пива и подсаживается за наш стол. Мы выясняем, что его зовут Тео, и он довольно хорошо знает Мурманск. И здесь у него людей бывает немало. Вот нам только повезло: никого сегодня как раз не оказалось. А вообще-то народу хоть отбавляй. Из разных стран. Настоящий интернационал.

– У вас есть русские деньги? – вдруг спрашивает он.

Мы не понимаем: у нас есть евро.

– Русские деньги, – повторяет Тео и показывает куда-то вверх, за стойку.

Только тут, следуя взглядом за его рукой, мы замечаем, что над микроволновкой, на большом деревянном щите, подвешенном к бревнам стены, у него целый иконостас из купюр всех стран и достоинств. Валюты в основном экзотические и малопригодные к практическому использованию: долларов, например, не видно. Зато есть вышедшие из употребления итальянские лиры с множеством нулей, греческие драхмы, чешские кроны, венгерские форинты и еще множество совсем диковинных купюр, принадлежность которых может определить разве что нумизмат. Есть здесь и русская десятка.