Побег - [26]

Олег молчал. Он устраивал обиду поудобнее у себя внутри. Им пренебрегли! Ну что же... Автор только разоблачает себя как человека невоспитанного. Не впервые.

Постепенно народ собрался весь. Никто ехать в Россию не струсил.

Полет начался. Движение в сторону родины, несмотря на ее недостатки, отмеченные еще классической литературой: бедность, воровство, плохие дороги, а также неадекватное правительство — тем не менее вызывало праздничное настроение. Почему-то показалось, что вовсе «не исключено» (как любил говаривать борунский завкафедрой), что впереди все будет хорошо. Неужели жизнь так безобразно, так вдребезги разлетевшаяся жизнь, рано или поздно может наладиться?

Автор, каким бы он ни был невежливым, даже заносчивым господином, продолжает вычерчивать намеченную линию повествования. Как и обещал, он везет Олега в Петербург. И с каким размахом! На комфортабельном современном самолете, кажется, «Боинге». Сто восемьдесят кресел удерживает автор в своей голове, предлагая их вниманию читателя. Два салона, экипаж, несколько стюардесс. Пять туалетов. Бесконечные полки с ручною кладью под потолком. Четыре двигателя! Топливные баки. Передвижные столики с алкогольными напитками. Всего не перечесть. Колоссальное воображение, ничего не скажешь!

Но это еще не все. Олег ближе придвинулся к иллюминатору. И это зябкое небо, наливающееся синей чернотой вверху, этот нескончаемый слой облаков под самолетом — все это удивительные плоды воображения автора.

Облака казались очень хороши. Как утверждает наука, облака созданы из однородной массы, которая является водяным паром. Олег относился к науке с огромным уважением, но в отношении облаков с нею втайне не соглашался. Кроме водяного пара, для создания облаков, полагал он, используется некоторая организующая субстанция, какой-нибудь неоткрытый еще «красотон», который облагораживает бессмысленно испарившуюся воду. После того как в небесах пар соединится с этой субстанцией, возникают изысканные формы, на которые можно смотреть не отрываясь.

Устали глаза от разостланной автором ярко-белой равнины. Прикрыв глаза, занывшие от облачной белизны, Олег стал задремывать, присоединившись к остальным участникам экспедиции.

Впрочем, он еще один раз встрепенулся, ощутив на сердце какую-то тревогу. «Тот ли еще Петербург покажет нам автор?» — подумалось ему. И тут сладкая сонная сила пригнула наконец его упрямую голову к спинке кресла.

14

В Петербурге их ожидали тепло и комфорт. Автор вновь был щедр и приятен, как в первые борунские дни. Партнером борунского университета оказался богатый Петербургский энергетический университет. Устроилось так, что Энергетическому университету было заплачено наличной валютой, и петербуржцы на радостях предоставили лучшее, что имели. Для специальных случаев у них существовала особая гостиница квартирного типа.

Размещением занималась милая дама Светлана Ивановна. Олегу как преподавателю и руководителю она отвела превосходную двухкомнатную квартиру. Окна выходили во двор, в котором автор заботливо расставил несколько высоких сорокалетних тополей.

Поэт Саша должен был оставаться в Петербурге до вечера следующего дня, потому что самолета в Нижний Новгород в этот день не было. Олег предложил Саше переночевать у него, но Геннадий объявил, что приглашает поэта в свою комнату, как художник художника. Энергетики тут же предоставили раскладушку. Конечно, за небольшую плату. Впрочем, Алиса дала Саше конвертик с деньгами на первое время, так что Александр Сергеевич чувствовал себя непривычно богатым. Саша немедленно засобирался спать, привыкнув в Борунии к полезному дневному сну.

Поэт проснулся, когда уже стемнело.

Прочитав эту строчку, Олег сердцем ощутил волнующий холодок. Вот оно. Опять у него есть зазор свободы! Можно пуститься в небольшой разгул до тех пор, пока не проснется поэт.

Хмель от приезда начал кружить Олегу голову. Олег любил Питер и считал его для себя родным, хотя всего лишь учился здесь на химфаке. На самом деле родился и жил он в Зауральске, который тоже любил, несмотря на не сходящий с улиц туман от развитой металлургии. Но у нас каждый, кто хоть раз побывал в Петербурге, начинает считать себя отчасти петербуржцем.

Дождавшись, пока все разойдутся по квартирам, Олег поехал к Исаакиевскому собору. У него было в городе три или четыре любимых места. Ничем особенным с исторической или эстетической точки зрения они не выделялись. Одно из них было как раз здесь, на набережной Мойки, у начала Вознесенского проспекта, возле самого широкого в Питере моста.

Мутная вода текла лениво, не давая окончательно решить, течет ли она вообще. Однако пытливый ум, — а петербуржцы всегда славились умом, правда скорее романтическим, чем практическим, — мог догадаться, что она все же течет. А если уму дать еще немного поработать, то он легко определял, в каком направлении движется прославленная речка. Длинные водоросли, росшие вдоль правого и левого берегов, в безысходной тоске простирались в направлении от Вознесенского к Гороховой. Именно туда влекли их давно сильно подержанные воды, запрещенные к использованию еще в конце девятнадцатого века.