Побег - [20]

— Конечно-конечно, — легко согласился Олег, прощаясь.

«Я смотрю, компания наша потихоньку растет и растет», — думал он, спускаясь по лестнице.

10

На улице был резкий ветер. Расстояния между домами были слишком большими. Человек проходил их долго, а ветер пролетал за одну секунду. Но у борунцев была любопытная черта: к ветру они относились с полным равнодушием. Если, случалось, задувал «морской разбойник» (так назывался один из особенно сильных и подлых ветров), то они, даже не сощуривая слезящихся глаз, спокойно шли против него, набычившись и упираясь ногами, словно продвигаясь сквозь толщу морской воды.

Но Олег шел и сердился. Он даже бранился на разыгравшееся явление природы, бросая ему: «Мерзавец какой!» Он успокоился, только сев в автобус. А успокоившись, подумал про Катю.

Вспомнив Катю, он сильно обрадовался. Это замечательно, что жизнь сводит их вместе, уже не только в университете, но и в других местах! Он вытащил тщательно сохраняемую салфетку и стал читать адрес, который уже знал наизусть.

Он еще не решил, поедет ли к ней сегодня, но утром обнаружил на карте города, что это недалеко от центра. С другой стороны, как объяснить, что он не поедет? Позвонить и сказаться больным? Но почему, собственно?

В семь часов, так и не приняв решения, он нажимал кнопку домофона у Катиного подъезда.

Катя сразу усадила его за стол. Попробовав гуляш с паприкой, Олег восхищенно посмотрел на разносторонне способную студентку. Она улыбнулась:

— А я боялась, что вы не придете.

— Что же тут страшного, — неловко пошутил Олег.

Он принес с собою единственное венгерское вино, продававшееся в Борунии, «Бычью кровь». Оно оказалось неплохим. Оно создавало хорошее настроение, было чудесного черно-красного цвета с искрой, имело удивительный солоноватый привкус, но ничего не решало: нельзя было понять, куда движется этот вечер и зачем.

— Я должна сегодня серьезно поговорить с вами.

«Конечно, нам и вправду нужен непростой разговор, — подумал Олег. — Мне пора обо всех своих сомнениях рассказать Кате, а то веду себя как какой-то... аферист, прости Господи!»

Катя продолжала:

— Наверно, я могла бы этого не рассказывать, но я чувствую, что если буду молчать, то по отношению к вам поступлю, как обманщица.

Смысл этих слов странно совпал с тем, что только что подумал Олег. На сердце стало почему-то тоскливо.

— Год назад я училась на четвертом курсе. Я еще была в Сегеде, конечно. Однажды в мае я вышла из гуманитарного корпуса, и меня окликнул мужчина. Он показался мне стариком, лет ему было около пятидесяти. Он был русский, хотя сначала говорил по-английски. Русский сказал, что приехал в Сегед как индивидуальный турист — оказывается, в России есть сейчас такой термин, я даже его в блокнот записала (разве могут быть не индивидуальные туристы?). Добавил, что поражен моим замечательным выговором и не предполагал, что в Сегеде так великолепно учат языку. Особенно теперь, когда венгры уже могут не прятать свои обиды на Россию. Пригласил меня посидеть в кафе, и я согласилась. Русские бывают в Сегеде, но общаются с венграми мало, в основном покупают нашу знаменитую салями. Мы стали почти не нужны друг другу. Так что безукоризненно вежливый русский турист был для меня хорошей возможностью попрактиковаться. Он заказал кофе с пирожными и спросил, как меня зовут, а узнав, что Котолин, почему-то разволновался. Оказалось, что у него в молодости была знакомая венгерская девушка с таким же именем. Вообще, это романтическая история. Котолин приехала в МГУ на полгода из Будапештского университета, и они влюбились друг в друга как сумасшедшие. Они хотели пожениться, но ничего не вышло: она должна была возвращаться в Венгрию, потому что ей нужно было сначала развестись. Муж повел себя жестко, даже жестоко. Он отвез ее к матери в деревню, и там Котолин на два месяца заперли. Русский ждал ее в своей Москве, а дождался огромного зареванного письма, о том, что ничего не выходит, но она будет бороться. Тогда он поехал на Карпаты и пытался перейти границу. Без сомнения, попался, чудом избежал тюрьмы, но вылетел из университета.

— Трудно поверить, что избежал тюрьмы, — удивился Олег. — За это наказывали очень строго.

— Что же тут такого? — в свою очередь удивилась Катя. — Рассказал всю правду начальнику пограничников. Объяснил, что шел к любимой девушке. Его наказали, вы не думайте: он вымыл все полы и окна на заставе, три дня чистил картошку. А потом его отвезли в Ужгород на железнодорожный вокзал. Он меня даже тронул своим рассказом. А после напугал. Оказывается, он уже неделю жил в Сегеде и наблюдал за мной. Он приехал на один день, но увидел меня и задержался. Ему показалось, что я похожа на ту Котолин. Не очень-то приятно узнать, что за тобой неделю следят, а ты и не подозреваешь! Но самое странное произошло дальше. Он сказал, что у него есть уникальная возможность устроить мне борунскую стипендию. Я повидаю мир, увижу новых людей. У него только одна просьба ко мне. В Борунии я, возможно, встречу одного человека, русского. Он большой путаник и бедолага, как говорят по-русски: «без царя в голове». И плохо понимает, чего он в жизни хочет. Но чем-то он похож на этого самого русского в молодости. «Ничего особенного в моей просьбе нет. Я просто прошу вас отнестись к нему со вниманием», — объяснил он. Я не знала, что говорить. Отнестись со вниманием — это может значить что угодно! Не потребуют ли от меня лечь к этому бедолаге в постель? Но русский уверял, что не имеет в виду никаких поступков, которые мне совершать не захочется. Потом, видя, что я почти соглашаюсь, он произнес странную фразу — не для меня, а просто так: «Чтобы что-то сделалось вечным, в нем должно проступить обаянье повтора». А в начале сентября в Сегедский университет пришло две борунских стипендии. Одна из них не имела никакого конкретного адресата, а в бумагах на другую было указано мое имя.