Побег из Бухенвальда - [41]

Медленно ходил из угла в угол, как зверь в клетке.

Теперь мне понятно было, почему звери мечутся в неволе, у них такая же судьба, как и у меня. Некоторые даже отказываются от пищи и умирают. До этого я уже дошел, только звери сами отказываются от пищи, а тут не дают.

Совершенно нет сил переставлять ноги, но я знаю, что буду жить, жить надеждой, верой в свой сон. Снилась мне преграда, которую я должен пройти и она уже позади, выжил. Теперь, наконец, для меня будет светлая дорога. А вдруг выпустят на свободу, куда я пойду?

Думаю, что найду хорошую работу и тогда будет легче, только бы тюрьму пережить. Ноги стали отказывать, уже почти не двигаются.

Снова дали селедку, только ешь, хватит на всех. Один из ребят говорит, селедку лучше не трогать сейчас, только после обеда можно одну и вечером с супом не больше одной, только таким путем мы сможем сохранить силы. После обеда взяли одного человека, теперь можно есть селедку. Послышались предупреждения.

— Пережевывайте хорошо, ешьте не спеша, тогда соль меньше принесет вреда. А лучше всего оставьте селедку до завтра, когда дадут воду, вот тогда будет хороший обед. Хотите жить, терпите.

К вечеру возвратился наш мученик, окровавленный, вся спина исполосована плеткой, но пришел своими ногами, без посторонней помощи. Даже одежду сам принес, оделся и лег на живот. Во время ужина поднялся и покушал свою первую селедку, а когда ему предложили по ложке супа, он отказался. Все это время он молчал, мы недоумевали, что же могло случиться? Только после ужина наш мученик начал рассказ:

— Только вывели меня из камеры, навстречу идут с носилками. Мне приказали стать к стенке и отвернуться.

Поравнявшись со мной, они остановились, что-то по-своему сказали моему конвою и ушли. Человек, который лежал на носилках, был весь окровавленный, сильно стонал. Ноги мои подкосились от страха. Пошли дальше, опустились в подвал и опять навстречу несут кого-то на носилках, я уже стал прощаться с жизнью. И чем ближе мы приближались, тем громче были слышны мужские голоса, которые пели походный марш. Открылись двери и меня ввели в зал, где маршировали офицеры и горланили песню. Но вот они остановились и приказали мне раздеться. Один из них подошел ко мне и говорит:

— Двадцать пять.

Подошел палач с плеткой. Видно, что устал, ведь я был последний в этот день.

— Это тебя и спасло, — заметил кто-то.

— Зазвенел звонок, заиграла музыка и офицеры пошли по кругу. Они маршируют, а меня бьют под музыку.

Потом музыка перестала играть, и все остановились.

Меня тоже прекратили бить, приказали взять одежду и идти в камеру. Вот так и прошло.

— Легко отделался.

Бухенвальд

Просидел я в той тюрьме два с половиной месяца и оттуда меня отправили этапом в Бухенвальд. Была осень тысяча девятьсот сорок третьего года. С Дрезденской тюрьмы вместе с другими заключенными погрузили в спецвагоны. Дали сухой паек. Хлеб черный, много, с полкило и даже немного маргарина. В конце вагона находился бачок с кипятком. Я подумал:

— Так жить можно.

Тогда я еще не знал, куда нас везут. Когда приехали к месту назначения, вагоны оцепили военные с собаками.

Ряд крытых машин с решетками на окнах, дожидались нас. Погрузили в машины, мне досталось место возле окна, из которого я стал рассматривать местность. Сработала старая привычка запоминать названия населенных пунктов, поэтому я запомнил, что находились мы на станции Ваймар. По извилистой узкой дороге машины медленно поднимались в горы. Начался лиственный лес, сделали остановку, чтоб проверить всех по списку. После проверки снова стали подниматься в горы. Потом было еще несколько проверок. Я все время недоумевал, почему такая предосторожность. Внимательно смотрел в окно, стараясь запомнить каждый поворот, хотя совершенно не понимал, куда нас везут. Сколько бы я ни смотрел, вокруг мог видеть только лес и узкую полоску дороги, по которой мы поднимались все выше и выше. В конце концов мы выехали на вершину горы.

Остановились перед стеной метров десять в высоту.

А в длину ей, казалось, не было конца, куда бы ни посмотрел. Нас построили в колонны. Военные, в форме с эмблемой «СС», с собаками, которые, казалось, только отпусти, начнут рвать людей на куски, окружили нас со всех сторон. Вспомнил Украину, как меня добровольцем забирали на работу, а теперь попал в руки эсэсовцев.

Конечно, от них добра ждать не приходится. Сделали перекличку и перестроили в колонны по национальностям. В нашей, русской колонне, было около ста человек.

Открылись ворота, и мы увидели еще один высокий забор внутри. Сомнений не оставалось, мы попали в какой-то лагерь, откуда выбраться практически невозможно. Во внутреннем заборе было много ворот. Нас выстроили по пять человек в ряд, ворота открылись, и мы вошли в лагерь. Сразу за забором мы увидели огромную заасфальтированную площадь, вокруг ни деревца. Дальше, за этой площадью, сколько можно было охватить взглядом, шли бараки, которым не было видно конца.

Среди нас, русских, много было таких, которые нуждались в поддержке. Я оказался из крепких, хотя сам еле ноги волочил. Всех слабых взяли под руки, они оказались в середине колонны. Так и шли по лагерю до большой площади, а по обе стороны этой площади стояли музыканты. Мы шли, еле переставляя ноги и вдруг, как гром, грянул оркестр. Пока мы шли навстречу своей будущей каторге, музыканты сопровождали нас музыкой.