Побег из Бухенвальда - [25]

Понял я, что напрасны все мои надежды помочь вдове и выпросить себе. Вернулся домой с пустыми руками. Катюша ждала, может, я принесу горсточку муки или кусочек хлеба.

— Нет, Гриша, не могу я больше говорить про те страшные времена, не только видеть, а слушать страшно. Уж лучше ты расскажи, как голод перенес.

— Дядя Тима, я помню очень мало. В газетах читал, что был голод небольшой в связи с засухой, но люди его мужественно перенесли. У нас картошка была, а сколько, я не знаю. Помню, мама нам делила суп картофельный.

Разделит нам всем и говорит: «Добавки нет и не просите».

А иногда картофель в мундирах сварит с огурцом и тоже поделит. Чай пили из веток вишни и малины. Только сахара мама не давала, соль на стол поставит и говорит: «Сахарите понемногу, много не лежите, а то вредно, потому что сахар нынче соленый». А уже через время и соль стала давать по норме. Иногда отец муки немного принесет, тогда мама суп сварит мучной, без картошки. В такие дни мы чай не пили, мама говорила, что чай попили в супе. Как-то знакомые приходят и говорят, что хлеб есть в городе. И про какие-то торгсины рассказывали. Я тогда не знал, что такое торгсины, думал, что-то съедобное. Здесь дядя Тима рассмеялся и говорит:

— Не все же подряд можно кушать. Торгсины это магазины были, где меняли хлеб на золото или серебро, да только в нашей деревне о них не знали, так бы, может быть, выжили, ведь золото у нас было.

— А у нас за торгсины говорили все, даже дети. И вот однажды отец пошел в город и два дня его не было. Вернулся с двумя буханками хлеба и говорит: «Саша, это мою маму звали так, — всего по две буханки давали, больше не меняют. Очередь такая была, жуть, на версту растянулась. Люди там с вечера стояли, а мы только к утру приехали». Долго мама делила этот хлеб. Утром и вечером ели хлеб, а днем воду теплую пили. Помню к Рождеству отец принес еще раз хлеб и говорит: «Вот это все, больше нет ни гроша, менять тоже нечего».

Дожились до того, что отец принес нам брагу с завода — это жидкость такая, цветом как кровь, а на вкус кислая.

Спиртозавод был в селе Дублянка, где делали спирт из зерна. Завод закрыли и все люди бросились туда, вот отец и принес нам, а мама ему и говорит: «Василь, от нее же люди потравились, вылей».

Но больше всего запомнился мой день рождения двадцать четвертое марта. Мама приготовила обед, всем по картошке положила, а мне две дала и говорит: «Гриша у нас сегодня именинник». Володя, мой меньший брат, как заплачет: «Я тоже хочу быть именинником, почему Грише две, а мне только одна!» За столом поднялся плач.

Я проявил геройство: «Разделите эту картошину на всех».

Попили чай липовый и мама говорит: «Ну вот, дети, это и все, последнюю картошку съели, а теперь попробуем на воде жить». От воды мы все поправились. Я тогда не понимал, что мы уже стали пухнуть от голода, кушать уже не хотелось. Папа куда-то исчез, а мама была всегда с нами. Как-то заносит деревянное корыто, в котором когда-то хлеб месила и начала скоблить. Собрала немного муки вперемешку с опилками, поделила на кучки и варила нам суп. Так еще протянули. Она все повторяла: «Скорей бы поднялась крапива». Когда вернулся папа, я его не узнал, худой такой и страшный. «Смотри, Саша, я принес крапивы, только из-под земли появилась». Сварила мама эту крапиву и по пол кружки всем налила. А папе говорит: «Попей немножко юшки, а через время еще». Он попил, а на меня так странно смотрит. Я испугался, что он отнимет крапиву и быстренько проглотил свою порцию. Прошло уже столько лет, а я все еще помню, какой он страшный был, как простонал «скорей», когда делили крапиву. Начал просить добавки. Мама его к кровати подвела и говорит: «Полежи, а я сейчас еще приготовлю».

— Ну, детки, считайте перезимовали, уже трава пошла расти.

На следующий день мама сама пошла искать крапиву, а мы остались дома, а через недельку и нам разрешили идти на луг и кушать осоку, строго предупредив зелени не кушать, а только корень и белую часть. Когда я пошел в школу, рассказал своему двоюродному брату, как мы на лугу паслись. Он говорил, что тоже ел осоку и выжил, а соседский мальчик щипал сырую крапиву и кушал. Мой брат предложил ему выйти на луг, ведь осока вкуснее.

Он жадно накинулся на нее и стал есть не только белую часть, но и зелень. Скоро ему стало плохо. На следующий день этот мальчик умер. У них вся семья вымерла. Не всем так повезло, как нам, много людей умерло в тот год.

— Да, такого и врагу не пожелаешь. Помнишь я тебе говорил за Матвеича, он советовал спасаться бегством.

Павла Матвеевича я встретил здесь в Харькове. Все его единоверцы остались живы. Тебе, Гриша, я сейчас расскажу то, чего я не говорил еще никому, если у тебя нервы крепкие и ты, ну скажем, не брезгливый.

— Дядя Тима, говорите всю правду, про это в книгах не прочитаешь, а я хочу все знать.

— Ну тогда слушай. Число умерших скрывают, пишут просто: «Были смертные случаи». Но как шила в мешке не утаишь, так и этого, сколько бы не скрывали число умерших от голода, все равно когда-нибудь это станет известным. Но я думаю, что немало, возможно, сотни тысяч, а может, и больше. Вымирали селами, но о себе они уже не расскажут. Свидетели, которые остались в живых, тоже молчат о той трагедии, которая постигла нас.