Победные трубы Майванда - [136]

— Он его назвал мышеловкой, сэр.

— Ну — мышеловку… И уйдем независимо от того, захочет ли его хитрейшее высочество эмир Абдуррахман-хан пожелать нам счастливого пути.

8 августа 1880 года пришлось на воскресенье. По установившимся традициям добропорядочным англичанам не следовало заниматься в этот день, отведенный для благочестивой молитвы и отдыха, серьезными делами. И нарушить традиции могло лишь нечто чрезвычайное. Да ведь и произошло чрезвычайное событие: Майванд! Вот почему в воскресенье 8 августа британское правительство, стремясь как можно быстрее восстановить свой престиж, направило на Кандагар девятитысячный отряд. Им командовал Фредерик Робертс, произведенный в генерал-лейтенанты. Над армией Аюб-хана уже никто не смеялся. Против нее двинули отборные части — двенадцать пехотных и четыре кавалерийских полка, причем четверть всех солдат и офицеров составляли англичане. Отряд Робертса, по обыкновению, сопровождало втрое большее число всякой прислуги.

Здесь уж политическая служба постаралась. Ее руководители учли, что внешнее равнодушие Абдуррахман-хана на переговорах в Ак-Сарае вовсе не означало его отказа от воссоздания Афганского государства в границах, установленных Дост Мухаммад-ханом. Значит, эмир заинтересован в устранении Аюб-хана, пусть даже руками англичан. Тем более что они, англичане, не намерены засиживаться в Афганистане.

И Абдуррахман-хан откликнулся на обращение инглизи о содействии. Он помог обеспечить отряд Робертса продовольствием, фуражом и транспортом, а также разослал племенам гильзаев воззвания, предписывая не мешать его продвижению.

Прошло еще три дня, и, как намечалось, из Кабула в Индию выступили остальные британские войска. Их маршрут проходил через Гандамак и Джелалабад на Пешавар. Дорога знакомая: за сорок лет до того здесь полегла выбиравшаяся из афганской столицы под огнем патриотов 15-тысячная англо-индийская оккупационная армия. Можно было бы сказать: «полегла до последнего человека», если бы не уцелел ее единственный представитель — доктор Брайдон.

Ныне положение изменилось. О покидающих Кабул инглизи обещал позаботиться эмир. На всякий случай он удержал в своей свите вождей местных племен: от них можно было ожидать всяких неожиданностей по отношению к вражеским офицерам и солдатам. Гонцы Абдуррахман-хана отправились в окрестные земли, заклиная от его имени гильзаев и дуррани, момандов и махсудов, афридиев и шинвари, как и все иные племена и роды, не препятствовать отступлению этих несчастных неверных, возвращающихся в Индию замаливать свои грехи.

К эвакуации столицы британские военные власти готовились не менее тщательно, чем к овладению ею. Из остававшихся там семи полных полков и других частей, артиллерийских батарей и саперов были сформированы три бригады, сведенные в дивизию. С ними было 30 тысяч человек лагерной прислуги и всяких маркитантов, торговцев, перекупщиков, посредников, ростовщиков, маклеров, а также обоз из 10 тысяч вьючных животных.

Долгожданный уход инглизи из Кабула… Мог ли эмир пропустить этот волнующий момент?

Наступила среда 11 августа. Было раннее утро, и солнце еще лишь готовилось заглянуть в гигантскую горную чашу, на дне которой раскинулась столица Афганистана. Тем не менее все три бригады были построены на плацу: накануне вечером им зачитали приказ, который гласил, что эмир Абдуррахман-хан приедет с войсками для прощального свидания с генерал-лейтенантом сэром Дональдом Стюартом.

Эта весть дошла и до города. Несмотря на ранний час, оттуда — верхом и пешком — до Шерпурского укрепленного лагеря добрались несколько сот любопытных. Они растянулись вдоль дороги на четверть мили от западного вала лагеря англичан. У ворот были поставлены рядом две палатки.

В 6 часов 45 минут наблюдатели заметили большую конную группу, приближавшуюся к Шерпуру. Всадник, ехавший впереди, был в военной форме (такой же, как в Ак-Сарае, отметил Гриффин), но зонтик, который он держал над головой, придавал ему вполне мирный вид. Это был эмир. Он спустился с холмов и оказался на дороге, ведущей к лагерным воротам. За ним следовали четыреста вооруженных кавалеристов и пехотинцев.

Свидание носило неофициальный характер: никаких салютов, никаких почетных караулов. Вот эмир и генерал подъехали друг к другу, обменялись рукопожатием, спешились и, окруженные свитой, вошли в одну из палаток. Там они сели на приготовленные для них стулья; остальные участники церемонии стояли.

Время англичан в Кабуле истекало, но британский военачальник — пока еще на правах «хозяина» — учтиво осведомился о здоровье эмира.

— Не овладела ли усталость вашим высочеством? Ведь вам сегодня пришлось проделать большой путь.

Переводил Гриффин. Он был явно не в форме: переспрашивал, уточнял, искажал смысл персидских слов. Абдуррахман-хан с тоской смотрел на его муки, старался отвечать попроще, односложно, мучительно вдумывался в то, что ему говорили, и, чувствовалось, что он готов в любой момент прервать эту нескладывающуюся беседу. Положение спас востоковед Каннингхем, знаток фарси. Он легко перевел эмиру высказанные Стюартом пожелания долгого и счастливого царствования и развития дружбы с Британской империей.